Теперь, достигнув возраста Христа, я могу с полной ответственностью заявить: одно из самых увлекательных, приятных и полезных занятий в нашей жизни — это возлюбить ближнего своего. Причем не только в том смысле, о котором вы сейчас подумали, но и в абсолютно платоническом тоже.
Делать подарки, оказывать посильную материальную и моральную помощь, уступать место в транспорте, спонтанно оплачивать покупки стоящей в очереди бабушки — все это дает такой заряд положительных эмоций и, что называется, "латает карму", что ой. Делать добро легко и просто. Когда ты хочешь его делать.
С активным ростом и развитием социальных сетей резко сформировалась диванная армия спасения, готовая загрызть каждого, кто осмелился посягнуть на безусловность и безграничность прав каждого, кого они считают обделенным и неприкосновенным.
Когда негры стали афроамериканцами, а инвалиды превратились в людей с особыми потребностями — я молчал. А дальше пошли беженцы, секс-меньшинства, "зеленые", веганы, верующие, дедушки, бабушки, дети, собаки и котики.
Открывать рот стало опасно. Любая фраза моментально рассматривалась с точки зрения проявления экстремизма. Спектр сфер неумолимо рос. Каждая сфера непреклонно требовала к себе уважительного уважения и, что знаково, — равных прав. Призыв к уважению вопросов не вызывает. А вот о равных правах хотелось бы поговорить поподробнее.
Давным-давно, когда моя сестра училась в 7-м классе, она пришла домой со сверкающими глазами. К ним на урок приходил школьный психолог — тогда это только начиналось. Он рассказал моей сестре, что у детей есть куча разных прав. Право подвергать сомнению наказы родителей, право заниматься тем, чего душа пожелает. Право отстаивать свои права. Словом, психолог с легкой руки донесла до моей сестры, что она в своих правах ничем не уступает маме и папе. Что сестра гордо донесла родителям и мне.
Вне зависимости от национальности, возраста, физического состояния и социального статуса: человек, находящийся в публичном месте, претендующий на статус "такой как все", должен вести себя как все. Я сейчас не об афроамериканцах, геях и людях с особыми потребностями. Давайте поговорим о бомжах.
БОМЖ — человек без определенного места жительства. Отсюда и аббревиатура, ставшая словом нарицательным. Разные люди, с разными судьбами. По итогам лихих девяностых, таких на постсоветском пространстве стало много. Как правило, они дурно пахнут, плохо выглядят и являются разносчиками всяческих зараз. Как минимум именно таким является устоявшееся мнение, зачастую совпадающее с суровой реальностью. У кого-то они вызывают жалость, у кого-то отвращение. Так или иначе — они существуют. Более того, сосуществуют рядом с нами.
На днях в сети появилась публикация, в которой человек описал, как он поступился человеколюбием и вызвал полицию, дабы устранить из общественного транспорта бездомных, которые в прямом смысле отравляли существование других пассажиров. По факту — два дурнопахнущих персонажа находились в троллейбусе, откровенно мешая своим запахом и видом остальным пассажирам.
Автор последовал заветам транспортной компании, вызвал полицию, и бездомных из троллейбуса убрали. И народ с готовностью поделился на два лагеря. Часть заняла позицию автора, часть включила режим диванной армии спасения и начала говорить о человеколюбии.
Мне никогда не понять всей глубины личной драмы человека, который остался без дома и вынужден жить под аббревиатурой БОМЖ. Его беды мне неведомы. Разумеется, я сочувствую ему, как человек, склонный к сочувствию. При случае я угощу его сигаретой и дам пару евро: на еду, или на выпивку — неважно. Я войду в его положение, выйду из зоны личного комфорта и сделаю так, чтобы его жизнь стала немножечко лучше за счет меня. Но в свою зону комфорта я его пускать не хочу. Я, как профессор Преображенский, очень сочувствую детям Германии, но просто не хочу.
Любая благотворительность носит добровольный характер. Я с чистым сердцем подам нищему на улице, но позвоню в полицию, когда он вытащит у меня кошелек. Я всегда подхожу к бездомным, когда мне кажется, что им нужна помощь. Но я не хочу, чтобы они подходили ко мне.
Право каждого человека — самостоятельно распоряжаться собственной добротой и гуманностью. Заплатив втридорога в ресторане за еду и напитки, я в первую очередь плачу за сервис и за атмосферу. Расплачиваясь за общественный транспорт, я точно так же хочу получить за свои деньги максимально доступный уровень комфорта.
Социопатия любого уровня имеет свою цену, которую исправно платит каждый социопат, коими мы все имеем право являться — в той или иной степени. Если совсем просто: бомж в троллейбусе — явление, портящее продукт, за который я честно заплатил. Как муха в супе, как пьяный осветитель на сцене в опере, как трещинка на новом смартфоне.
Я не хочу входить в его положение. Его проблемы несоизмеримы с моими. Дай ему часть моих забот — он тоже повесится. Мы на разных уровнях, в силу разных обстоятельств. И мы не обязаны понимать, почему у него слишком черствый хлеб, а у меня слишком мелкая икра. Обе трагедии равноценны и одинаково непонятны второй стороне.
Разница лишь в том, что я могу ему помочь, а он мне — нет.
И я ему помогу. Потом. Если захочу. Но ехать за свои деньги я хочу без него.
