РИГА, 1 апр — Sputnik. Пандемия коронавируса изнутри медицинского сообщества смотрится иначе, чем видят ее широкие массы. Газета "Сегодня" пообщалась с рижанином, практикующим врачом и преподавателем Университета Страдыня профессором Владимиром Войцеховским на самую животрепещущую тему сезона.
— Владимир Владимирович, как прошла ваша первая неделя дистанционной работы?
— Интересно и насыщенно… Несколько необычно, конечно. Пришлось начинать занятия с группами, с которыми было наше первое знакомство. В этом был такой непростой элемент сюрприза. Надо установить контакт на практических занятиях, мы пытаемся дать максимальный материал по обследованию больного.
Я преподаю внутренние болезни и их диагностику. А студенты — конкретно на прошлой неделе — находились в разных европейских странах. Диапазон — от Италии, через Германию, до Великобритании, Швеции, Норвегии и Финляндии. То есть разный менталитет, восприятие действительности и разная ситуация в стране, влияющая на них.
Часть занятия ушла у меня на то, чтобы снять у них максимально тревожное состояние. Во–первых, за ситуацию в целом, особенно у итальянцев и немцев. Во–вторых, по поводу дистанционного обучения.
Как оно пройдет? Никто не знает, насколько длительным будет карантин и сможем ли мы вообще до конца семестра увидеться. А ведь им нужно будет получить зачеты. Зачастую мне приходилось самому ставить вопросы, потому что они побаивались, было не так просто.
— Если оценивать эпидемиологический режим ЛР, то мы оказались не скандинавской страной, как провозглашало недавно наше правительство, а скорее ближе к России. У нас диаметрально противоположный протокол, чем в Швеции.
— Да, я понимаю, в чем вопрос: жесткий карантин или — только для пожилых. Наверное, наш вариант все же ближе по менталитету. Поскольку даже жесткий карантин наше население неспособно соблюдать.
У большинства осталось такое отношение к тому, что говорит правительство, официальные лица… Как бы с фигой в кармане. В советское время говорили, что Чернобыль — это не страшно. А сейчас обратная ситуация — когда предупреждают, что, мол, не шутки, то реагируют: нас запугивают.
Я не думаю, и коллеги в Швеции тоже не согласны с такими решениями. Время покажет, конечно. С другой стороны, конечно, просто принимать им такие решения, когда окружен странами в жестком карантине. Фактически наш карантин работает и на их благополучие в том числе.
Родной грипп нас натренировал
— Что бы вы могли рассказать о заразных болезнях, исходя из своего врачебного опыта?
— Если совсем честно, иногда дважды в неделю приходится контактировать с поступающими в больницу пациентами, они не диагностированы полностью, ты с ними коммуницируешь, осматриваешь их… А потом оказывается, что у больного туберкулез.
Надо сказать, по индексу заразности он имеет показатель 10. У обычного гриппа — 2. Так рассчитывается, сколько человек во время эпидемии может заразить такой больной. Самый большой показатель у кори — 18.
Конечно, надо предохраняться, соблюдать все меры — в первую очередь, чтобы сохранить здоровье пожилой популяции и людей с сопутствующими патологиями. Особенно кардиоваскулярными, легочными, диабетом. Они автоматически попадают в группу риска. Но они находятся в ней и во время эпидемий гриппа.
Многие специалисты говорят, что уровень заболеваемости коронавирусной инфекцией раза в полтора выше гриппа — то есть 3–4. Но я категорически не согласен, потому что у нас до сих пор нет нормальной статистики. Не во всех странах обследуют пациентов с легкими симптомами.
У нас можно заплатить 80 евро и тебя обследуют. В день по Латвии делается 1000–1100 обследований, наша статистика более–менее достоверна.
Плюс - часть молодого населения переносит это, как все мы переносим грипп и ОРВИ, — на ногах. Ну, чуть покрутило суставы, субфебрильная температура, выпил аспирина–анальгина — максимум не пошел на работу на следующий день. Такое с нами случается 3–4 раза за год. Поэтому наша иммунная система в общем приучена идентифицировать вирусы и вырабатывать какой–то ответ.
Совершенно не так это происходит в Италии, в этом одна из причин высокой смертности. Плюс на данный момент итальянцы не производят вскрытия.
То есть все пациенты, скончавшиеся на данный момент с подтвержденной коронавирусной инфекцией, автоматически подпадают под число жертв COVID–19. Но надо четко различать — умер ли от коронавируса или с коронавирусом.
От чего они умерли?
— Коронавирус не отменяет ряда других опасных диагнозов, и как в связи с этим оценить решение Минздрава отменить плановую деятельность по другим заболеваниям до конца особого периода? Ведь среди иных болезней есть такие, где фатальным может быть промедление на месяцы и недели, взять тех же онкобольных. Давайте тогда статистику смертности по всем заболеваниям за тот срок чрезвычайной ситуации.
— Дело в том, что и онкобольные попадают в группу риска при коронавирусе. Весь мир вздрогнул, когда скончался испанский тренер по футболу, ему был 21 год. Но если копнуть дальше, то — у него был недиагностированный острый лейкоз. И любой грипп бы его в таком состоянии добил.
Он поступил с температурой, ставшей для него губительной. Говорить, что его убил коронавирус? Формально — да. Но на самом деле это осложнение стало просто последней каплей.
Поэтому говорить о том, что мы лишаем онкологических больных помощи… Наверное, нет. Везти сейчас в больницу на онкологическую операцию я бы воздержался. Риски гораздо выше.
— Внутрибольничная инфекция как дополнительный фактор может усугубить?
— Мы не можем прогнозировать, в какой момент пойдет эта волна — и пойдет ли она вообще. Дай бог, чтобы не пошла. К сожалению, тогда противники карантина будут говорить: "Ха–ха, мы же говорили, что все это фигня на постном масле".
— Что, на ваш взгляд, может послужить маркером для снятия всех этих строгих мер — изменение динамики в Латвии, или мы будем смотреть на Европу в целом?
— Мой анализ ситуации — ближайший месяц должен быть решающим. В любом случае это не катастрофическая ситуация. В мире в год умирает около 570 миллионов человек. Если мы возьмем всю произошедшую смертность от коронавируса, то получим 0,03%. Вот это, наверное, та цифра, которая должна вселить надежду во всех.
До сих пор все удерживается в пределах, приемлемых для современного здравоохранения. Даже если у нас все будет развиваться по какому–то дикому сценарию, типа итальянского, где, как мне кажется, не совсем верно помещали всех больных в один госпиталь, легких с тяжелыми, и потом не хватает мощностей. Они это сделали, к сожалению.
Если по такому сценарию, то заболеваемость — тысяча на миллион. Грубо, для Латвии, 2000 заболевших — но в тяжелой форме только 6–10%, максимум. То есть получим двести тяжелых больных. Мощности интенсивных терапий больниц Латвии запросто позволяют держать всех на вентиляторах. Мы не находимся в какой–то катастрофической ситуации априори.
