Латвия — страна, бедная на информационные поводы. Все новости крутятся вокруг каких-то решений правительства, незначительных поправок к закону, выставок, приезжих актеров, протекающих потолков и народных умельцев. Все, что сверх этого, моментально становится горячей новостью. Это хорошо. Я ни в коем случае не жалуюсь. Я рад, что живу в стране, в которой ничего не происходит.
Я прекрасно помню один из первых дней моей трудовой деятельности на ВГТРК. Мы возвращались со съемок на базу, ехали по Третьему транспортному кольцу. Вдруг я увидел на дороге джип БМВ, расстрелянный по периметру. Рядом скорая, полиция, зеваки. Я заорал: "Тормози!" На меня недоуменно посмотрели.
— Зачем?
— Ну там же машина расстрелянная! Давай узнаем, что там да как. Сюжет же.
— Леш, максимум — это "Москва 24" возьмет. Не наш отдел.
Мы вернулись на "Яму" (Центральное здание ВГТРК находится на Большой Ямской. В народе его называют "Ямой". Примечательно, что здание телевидения в Риге называли "Башней"). Материал, как и предсказывал коллега, отправился в корзину. Никто не удивился. Так я понял, что расстрелянный джип в центре Москвы — это мелочь. В Риге подобное событие стало бы темой недели.
Немного позднее, мы не выпустили сюжет про митинг оппозиции. Я его снимал, честно пытаясь взять интервью у участников. Они видели микрофон "Россия 24" и демонстративно отворачивались. Разумеется, материал без синхронов не пошел. Что дало оппозиции еще один повод покричать про продажность и предвзятость "кремлевского канала".
Но я отвлекся. Вернемся к Латвии.
Любой митинг, пикет и флешмоб в нашей стране автоматом становится новостным поводом. Даже одинокий человек с плакатом, призывающий к чему-либо, становится магнитом для местных СМИ. Если человек протестует против чего-то межнационального, то налетают и зарубежные. Как в анекдоте: "Яка держава — такий и теракт".
В 2010 году в Риге прошла забастовка, которая лично для меня расставила все точки над i. Протестовал профсоюз работников общественного транспорта. Против режима общеевропейской экономии. В знак протеста весь общественный транспорт столицы встал и побибикал. Казалось бы — знаково и символично, если бы не одно но.
Снять акцию протеста было невозможно. Водители хотели встать на день, потом на час, но — не дали. На акцию выделили две минуты, чтобы из графика не выбиваться. По итогам — свели до десяти-пятнадцати секунд. Больший интервал протеста мог вызвать неудобства.
Наши организаторы акций протеста ужасно боятся быть неудобными. Врачи боятся прекращать лечить, учителя не прогуливают уроки, больные не умирают раньше положенного. Мы протестуем в рамках зоны комфорта окружающих, стараясь не доставлять никому неудобства. Предсказуемо наши протесты не касаются никого, кроме нас самих. Предсказуемо они не приносят плодов.
Возле министерства образования 23 октября прошел товарищеский суд. Товарищи судили министра образования за реформу перевода русских школ на латышский язык. Осуждали виновника в процессе: никто не пытался его остановить — такая цель не ставилась. Несколько сотен человек стояли на месте совершаемого преступления и рассказывали на камеры, что это — плохо.
С плакатов в окна министерства смотрели наспех состряпанные лозунги в лучших традициях советских митингов. Свободный микрофон транслировал минуты славы дорвавшихся. Бабушки угрожающе потрясали плакатами, на которых было написано их желание учиться на русском языке. Угнетенная молодежь была представлена единицами. Организаторы хотели иначе, но остановить народный креатив в процессе уже было невозможно. Виновник сабантуя к митингующим так и не вышел. Я его понимаю. Я бы тоже не вышел.
На этом митинге было много людей, которые пришли с конкретной целью — защитить русские школы. Они не знали — как, но они надеялись, что организаторы знают. По итогам — они затерялись в толпе тех, кто пришел покричать. Без цели, без смысла, с универсальными плакатами на любой кипиш. Их растерянные лица видны на фото — на фоне плакатов, содержание которых они не поддерживают. Они не подходили к микрофону, не кричали, потрясая кулачком на здание министерства. Их никто и не заметил.
В новостях останутся самые громкие. Те, кто кричал, что "русские идут" — от моего имени. А я — русский. Я никуда не иду. Потому что я никуда не уходил и не собираюсь. Я тут. И я хочу говорить сам за себя, без посредников. Просто я пока не нашел нужных слов. Но мне кажется, что если у меня нет возможностей погасить пожар, то не стоит его закидывать еловыми ветками.
