Я целый день вынашивал эти слова. Смотрел на горы, ездил по дорогам, встречался с латышами – все равно не отпускало. Очень хотелось написать об этом. Но как-то так, чтобы дошло, чтобы не пришлось потом еще в комментариях дообъяснять.
Я понял, что все равно не получится. Все равно есть те, кто не услышит, не поймет, перевернет наизнанку и придет рассказывать, что мои слова лишь подтверждают его подозрения. Потом понял, что ну и пусть. Пусть не поймет, пусть перевернет, пусть расскажет — пусть. Я не буду вступать в полемику.
Честно? Вот она — наша фига в кармане. То самое – неопубликованное, которого мы ждали, тот самый фарс, театр абсурда, который мы хотели показать. В какой-то момент нам даже показалось, что уже не получится, и подумалось даже, что ну и слава богу. Ан нет! Вылезло. Только уже не знаем: радоваться или грустить, плакать или смеяться.
Изначально каждый текст, в котором упоминался Робертс, сначала мы показывали ему, чтобы, не дай бог, не переврать его слова. Спустя неделю он уже отмахивался: поверил. Мы стали друзьями. Понимаем друг друга с полуслова, верим друг другу. Делаем одно дело.
Этот текст я ему не показал. Этот текст он прочитал уже после публикации. Из принципа.
Да. Вот она – та самая фига в кармане. То самое, что мы хотели показать тем, кто считает себя свободным, независимым и незомбированным.
Сейчас объясню:
Почти три недели мы ездили везде — от городов и площадей до глухих деревень. Мы включали прямые эфиры, выкладывали фото и видео, конспектировали интервью. Каждая буква выверена. На следующий день мы выходили из номера, встречались с героями статей, спрашивали: "Не переврали?" — И нам отвечали: "Нет. Не переврали".
Наши статьи публиковались на Sputnik в том виде, в котором мы их присылали, вплоть до грамматических ошибок, на которые нам потом пеняли читатели. Это было одно из наших условий. Мы не имели возможности врать: если бы мы один раз соврали в Уфе, с нами бы потом не разговаривал Омск. Это тоже было нашей установкой.
И вот, за несколько дней до завершения проекта, когда уже начало казаться, что все не так плохо, как нам казалось, Робертса обвинили в продажности и кремлевской пропаганде.
По правде, очень давно не хватало таких историй, в которых нет политической окраски и желания манипулировать. Изменение курса кремлевских медиа в последнее время довольно странное, но это уже другая история. Добавлю, что перевод очень хороший, но лучше читаю статьи на языке оригинала. Может быть, это еще одна причина, почему считается, что латышам проделанное вами неинтересно).
Давайте вместе выдохнем и еще раз вдумаемся: латыша, патриота, фотографа, цензора обвинили в пропаганде Кремля. Человека, чей дедушка был сослан под Норильск. Человека, который всю дорогу расцветал, слыша родную речь за тысячи километров. Человека, который нас подозревал во всех смертных и бессмертных грехах. Честного, умного, доброго, сильного, принципиального – фотографа – в предатели. На раз.
Не читая, не вникая, не смотря и не вдумываясь – в предатели. Благосклонно оставив маленькую форточку для "оступился, не подумал!". Чтобы в нее пролезть, Робертсу нужно встать на карачки и ползти.
Простите, ради бога, но Робертс – патриот. Патриот своей земли, своих людей. Я могу быть с ним не согласен в чем-то, но у меня язык не повернется его в чем-то обвинить. И это не пафос, не патетика.
Русские люди очень любят говорить о патриотизме. Любят говорить про Ломоносова, Пушкина и иже с ними: при удобном и неудобном случае. Это тоже хорошо, тоже правильно.
Я просто одно хочу сказать, без каких-то выводов и подтекстов: я сегодня видел латыша, который в Красноярске слушал Pūt, vējiņi. Он стоял, закрыв глаза, и открывал рот, беззвучно повторяя слова любимой песни. Слуха у него нет. А сердце есть.
Если кому-то кажется, что этот человек не любит и предает свою страну этой поездкой, то мне вас очень сильно жаль.
От редакции: мы добавили в этот материал несколько комментариев к посту Алексея Стетюхи в Facebook.
