- Я очень предвзято отношусь к современному искусству в целом и к акционизму в частности.
- Я не приемлю каннибализм, как явление. Поедание человека человеком мне кажется мерзким и неприемлемым.
- Я знаю, что такое Окно Овертона, и как эта штука работает.
Теперь, когда основные точки расставлены, давайте попробуем поговорить.
Собственно, никакого значения это уже не имеет. Мировая паутинка колыхнулась под новой мухой и дала инерционную ответку. Художник был назван каннибалом, хотя сам вроде в поедании плодов своего творчества замечен не был, а перформанс — тем самым Окном Овертона, в котором ясно проглядывается, что "сегодня ты играешь джаз, а завтра родину продашь". Мол, начинают нас понемногу приучать к тому, что есть человечину — норма. Мол, сегодня это искусство, а завтра ресторан человечины откроют. К делу даже подключили полицию, чтобы она нашла состав преступления и всех наказала. Полиция поискала и не нашла.
Возможно, я слишком рано приучился нормально воспринимать плоды мирового заговора, но мне перформанс понравился. Нет, мне совершенно не захотелось поесть человечины, а само созерцание процесса наоборот — отбило у меня аппетит. Просто я в кои-то веки рассмотрел в нем какую-то глубокую мысль, которую автор хотел заложить. Мне показалось, что он через этот эпатаж как раз и хотел, чтобы зритель увидел мерзость того, к чему мы идем. И мне показалось, что у него получилось. Что в кои-то веки эпатаж был не зря.
У меня интуитивно получилось посмотреть на данный перформанс, как на социальную рекламу. Главная цель любой социальной рекламы — шокировать, чтобы заставить задуматься. Когда мы смотрим жесткие, жестокие короткометражки об автокатастрофах, мы же не говорим, что их автор призывает людей к вождению в нетрезвом виде. Мы понимаем, что нам показывают, что было бы, если бы. В данном случае, акционист показал нам свое видение того, что будет — если… Мы вправе не соглашаться с ним, вправе не примерять это на себя, говорить, что у нас все будет по-другому. Но не стоит обвинять его в несуществующих грехах.
Говоря же о юридической стороне вопроса, на которую пытаются давить противники подобных мероприятий, — все гораздо проще. Сухим языком закона: в этой ситуации нет пострадавших. Люди, которые согласились стать действующими лицами, дали согласие на все этапы экзекуции. Судить художника за это — все равно что судить татуировщика за то, что он выжигает рисунок по живой коже. Это тоже противоестественно. Но его живые полотна имеют полное право обратиться к нему, чтобы нанести на кожу то, что раньше называли клеймом.
Мы действительно то, что мы едим. Даже если нас воротит в тот момент, когда этим занимаются другие. Главное не задумываться о том, какие мы на вкус.