В Латвию я "понаехала". Хотя причина была уважительная: с глубокими латышскими корнями и прабабкой Зелмой, почти не говорившей по-русски. После окончания школы мой папа уехал из Латвии в Россию поступать в институт. А я сделала наоборот, замкнула круг, — вернула семью из России в Латвию, поступив в тогдашний ЛГУ им. П. Стучки.
К тому времени я Латвию немножко знала и очень любила. Почти каждое лето мы приезжали сюда к папиным родителям в Екабпилс, проводили активную неделю в разъездах на дедушкином "запорожце" по озерам, рыбалкам, грибам-ягодам. Потом садились в поезд "Крустпилс — Рига" и отправлялись в столицу к папиному брату. А уже оттуда ехали в Слоку к папиной тете Алме. Для меня, девочки из российской провинции, такие каникулы становились временем открытий и задуманных желаний. Одно из таких желаний казалось мне тогда совершенно нереальным: стать взрослой и жить в Риге.
В детстве я не знала слово "менталитет". Предполагаю, что его и не было в активном словарном запасе взрослых советских граждан. Поэтому для меня Латвия была просто — другая. Мне казалось, что люди на улице и в транспорте говорили тише, двигались спокойнее, использовали больше вежливых слов и смеялись почти бесшумно. Я автоматически сбавляла скорость и громкость — настраивалась на "рижскую волну". Родители были довольны.
Однажды, выстояв внушительную очередь, мы прорвались в модное кафе "Luna". Уже на входе мама профилактически на меня зыркнула, и я мгновенно превратилась в паиньку. Для меня заказали бульон с изящными, славно подрумяненными пирожками. Я решила есть аккуратно, чинно, по-взрослому.
Другое дело ресторан "Pūt, vējiņi!" в Старой Риге. Во-первых, там была скрипучая деревянная лестница, по ней можно было ходить в туалет и обратно (часто, потому что много лимонада) и придумывать истории про себя много веков назад. Во-вторых, там можно было съесть умопомрачительную куриную котлету в крошечных квадратных сухариках (странно, что она называлась при этом "Киевской"). Российские котлеты рядом с этой выглядели нищенками.
А вот знаменитый хлебный суп я смогла попробовать только студенткой. Ребенком я гневно отвергала идею превращения хлеба в суп, и тем более самого супа в десерт. Мама не отвергала и однажды взяла диковинное блюдо в привокзальной столовой. С удовольствием отправила в рот пару ложек с горкой взбитых сливок, и тут вмешался папа:
— А ты знаешь, как его готовят вообще?
— Ну-уу… — замялась мама. — А как?
— Повариха вечером собирает с тарелок весь недоеденный посетителями хлеб, крошки сметает со столов, варит все это в большой кастрюле, остужает, сливок сверху — шлеп! — и ты потом сидишь и ешь…
Мама папу простила, но уже на следующий день.
А кафе Nīca! Это же был настоящий Эдем. Я никогда не видела столько булочек, пирожных, блинчиков, трубочек с кремом и прочих вкусностей собранных в одном месте. И сидеть надо было не за привычными столиками, а за стойкой на высоких табуретах! Мы в это райское кафе ходили завтракать, потому что еще холостяком дядя Игорь жил в этом же доме, в коммунальной квартире. Мы просто спускались вниз — и я попадала в гастрономическую сказку.
Но самые невиданные завтраки были у тети Алмы. Она жила скромно, но с тем достоинством, которое понимала даже я в своем мало сознательном возрасте. Ее отец был краснодеревщиком и многие годы проработал в Петербурге. Сама Алма была великолепно образована, интеллигентна, всегда с легкой улыбкой и тихим голосом. Худая, высокая, с коротким белокурым каре. Так в моем детском понимании выглядела настоящая латышская женщина. Но вернемся к завтракам.
Меню было простым и снова — другим. Стол сервировался красивой посудой (приборы на завтрак!). Хлеб был другой формы, другого цвета, грубый и невероятно вкусный. А сосиски! Нежно розовые, молочные (такие папа привозил только из московских командировок) — их надлежало отрезать ножом и есть небольшими кусочками, а не отгрызать насаженными на вилку. А кофе с молоком, а то и со сливками! Я не пила, но видела, как наслаждалась этим кофе мама. И все неспешно, с какими-то другими разговорами и без вечной "Пионерской зорьки" по радио.
Учась на инязе, я уже хорошо знала слово "менталитет" и видела, как дистанцировались друг от друга русская и латышская группы нашего факультета. Это вам не творог с помидорами. Какое-то время мне очень хотелось завести латышского парня, чтобы понять… Что именно — я не знала. Но любопытство подстегивало. Белобрысые высокие с прозрачно голубыми глазами Гиртсы и Айварсы смотрели сквозь меня. Потом я наслушалась "страшных" историй россиянок, ставших женами латышей. У родителей были такие друзья. Ирина рассказывала маме, что первые полгода жизни в Риге она не просыхала от слез. Как только муж вывез ее из Ленинграда в Ригу, он перестал разговаривать с ней по-русски. Она не понимала ни слова. Но надо было выживать. Выжила, и жили они долго и счастливо.
Я тоже приняла решение выжить. Сразу же, на первом курсе, когда ехала в автобусе на свой факультет, а вокруг меня люди говорили на незнакомом языке. Я думала: вот сейчас они обсуждают меня, а я тут стою дура-дурой и даже ответить ничего не могу. Теперь я могу ответить. Теперь Рига — мой дом. Менталитет — заезженное словечко.
А мои кулинарные открытия продолжаются. Недавно, например, состоялась моя встреча с японской кухней. И японским менталитетом. Но это уже другая история…
