Не так давно, разбирая антресоли своей памяти, я нашла янтарный кулон на витой медной цепочке. Увесистая темно-золотая капля окаменевшей смолы с вляпавшимися в нее когда-то мушками, брюшками, лапками и прочим мелким мусором внутри. Бог весть сколько лет он пролежал тут в старой шкатулке вместе с рассыпавшимися бусами и распаренными сережками.
Когда-то я носила его, почти не снимая. Хм… И доносилась? Не он ли и привел меня на балтийские берега? Стоп… Да ведь на этих берегах я и приобрела его – в ту свою первую вылазку в столицу Латвии в 1980-м.
Могла ли я тогда предположить, что проживу в этой союзной республике почти 10 лет – и каких! Тех самых, когда год идет за два, а то и за три. Что здесь у меня родятся дети (а вот теперь – и внуки), выйдет первый сборник стихов, что здесь я встречу друзей, с которыми мы будем вести нескончаемые беседы о смысле жизни и свободы — той, которую нельзя отгородить никаким железным занавесом.
Впрочем, в Прибалтике этот занавес был, скорее, брезентовый, и его сырые полотнища то и дело с шумом откидывал ветер, который дул здесь всегда. Ночью, оставив следы на свежевспаханной пограничной полосе песчаного пляжа, можно было смотреть и смотреть туда, во тьму, где плыла и плыла в сторону острова Готланда одинокая шлюпка полубезумных беглецов…
Так вот, осенью 1980 года я, тогда 17-летняя студентка ЛИИЖТ, получив неожиданно щедрый денежный перевод от родителей, живших в Казахстане, решила провести денек в столице Латвии. Домская площадь, Старый город, петушки на шпилях, может быть, даже Юрмала… Вечером сесть на поезд Ленинград — Рига, осмотреть достопримечательности и вернуться обратно. Сказано – сделано.
Утро в Риге было прекрасно. В кафе на вокзале пахло свежемолотым кофе и свежевыпеченными заварными пирожными с творожным кремом – до сих пор высматриваю первым делом именно "Вецригу". Позавтракав, я решительно пересекла Привокзальную площадь, и… Конечно же, у меня был и туристический буклетик, и карта в нем, но я свернула круто вправо и пошла по мостовой – возможно, по мостовой улицы Марияс, тогда это была улица Суворова.
Но шла я недолго, так как передо мной вдруг возникла витрина обувного магазина. Не могу сказать, что я была разута, ленинградский "Скороход" работал исправно, но, видимо, там было выставлено что-то такое, мимо чего я не могла пройти. Я решительно, а может быть, и нерешительно потянула на себя стеклянную, деревянную или даже оловянную дверь. Звякнул колокольчик, и… дальше все было почти как на сеансе черной магии с последующим разоблачением, описанным в книге, которую я тогда еще не читала. (Кстати, Елена Сергеевна Булгакова, в девичестве Нюренберг, родилась и жила где-то тут неподалеку).
Глаза мои разбежались, а потом сбежались и остановились на высоких темно-бордовых сапожках с пряжками, контрастной строчкой, тонким и в то же время устойчивым каблучком. Я топнула им, как те самые дамочки на сцене варьете, не веря своему счастью. Это были первые сапоги, которые были мне по ноге!
Потому что ноги у меня были нестандартно тонкими (как и руки, и все остальное) и всегда болтались в голенищах. А тут – нет! Замочек вжикнул, и мягкая кожа обтянула голень, дойдя ровнехонько до колена. "Ригас апави"! Тут же была приобретена и сумочка к ним из такой же кожи, вместительная и вместе с тем негромоздкая, с металлическими ручками и длинным тонким ремешком на никелированных карабинчиках – носи как хочешь.
Выйдя из "апави", я почти тут же нырнула в "апгерби", и там все было еще больше похоже на сон. На кронштейнах толпились уже не только рижские, а почти парижские наряды, то есть – одежда из соцстран. Оттуда я вышла со свертком, в который было упаковано польское демисезонное пальто из розового полушерстяного твида. Свободного покроя, очень объемное и уютное, рукав-реглан, бездонные прорезные карманы, капюшон а-ля мадам Бонасье — дальнейшее я помню смутно.
Кажется, была-таки Домская площадь, набережные, кафе, пирожки со шпеком, звенящие трамваи и их пути, бесконечные мостовые и переулки, и – молочно-белый румынский х/б плащик-мини в обтяжку, со множеством карманчиков, "фирменными" пуговицами и большой пряжкой на ремне.
В какой-то ювелирной лавочке был куплен и этот янтарный кулон, который я сразу на себя нацепила, так же как и сапоги и плащик. Кстати пришелся и блеск для губ с фруктово-ягодным запахом. Нарядившись так, я двинулась в сторону Привокзальной площади – пора было и честь знать, да и время поджимало. Ведь мне еще нужно было купить билет, не знаю, почему я об этом не позаботилась заранее.
Войдя в здании вокзала и остановившись перед расписанием, я почувствовала легкое беспокойство. Оно тут же оправдалось: билетов не было. "Попробуй к проводнику, может, и посадит за пятерку", – посоветовал кто-то. Я поспешно двинулась на перрон и возле одного из вагонов, где народу стояло поменьше, остановилась. "Заплачу, сколько скажет, лишь бы уехать", — думала я, поглядывая на проводника и выжидая удобного момента, чтобы как-то к нему обратиться. И вдруг он сам махнул мне рукой: давай, мол, заходи уж, чего там. Я просияла и вспорхнула на подножку.
Он провел меня в служебное купе, пробормотал что-то вроде "располагайся" и ушел – посадка еще продолжалась, а потом ему нужно было проверять билеты, раздавать белье, разносить чай – ну да, у проводников много забот и, видимо, ему есть где разместиться на ночь. Решив, что расплачусь утром, я легла – и сразу уснула.
Проснулась я оттого, что рядом со мной на узкой полке был кто-то еще… Я, не дожидаясь дальнейших событий, завопила "Помогите!!!" и изо всех сил начала тарабанить в стенку вагона, отделанную светлым гладким пластиком в мелкую рябь. Проводник, а это был он, тут же отскочил как ошпаренный и прошипел: "Тогда давай деньги!" Я, прикрываясь простыней, шлепнула на стол приготовленные бумажки — как вы могли подумать, что у меня нет денег! — и вскоре уже опять спала на нашедшейся в этом же вагоне свободной полке. Где мои 17 лет…
Надо сказать, розовое пальто очень живописно смотрелось на фоне питерской осени. И именно этой осенью я с первого взгляда влюбилась в своего будущего мужа, студента-старшекурсника из города под липами на семи ветрах, Лиепаи. Нет, вовсе не потому, что была настолько пленена рижским шиком – красавец с гитарой был похож, скорей, на цыгана, и я даже думала поначалу, что он из Молдавии. Через пару лет, чудесным латвийским сентябрем, я все в том же пальто гуляла уже по лиепайским улочкам – на моем седьмом месяце оно было как нельзя кстати.
А вот плащик я больше так и не решилась надеть, все-таки он был мне коротковат, пришлось отдать его младшей сестре. Потом он еще не раз всплывал в семейных закромах – ну как можно было выбросить такую почти заграничную вещь!
Я примеряю кулон и снова возвращаюсь туда, в эти рижские переулки 80-го. Я захожу в парикмахерскую, "фризетаву", и вижу там молодую женщину, ожидающую своей очереди. Она никуда не спешит, она ничего не делает, она даже не листает журнал – она просто сидит в своей мягко струящейся шелковой юбке, из-под которой видно кружево юбки нижней, и она так спокойна, так спокойна! Это почти вечный покой, и все же он имеет привязку ко времени. И мне кажется, это не столько советский период застоя, сколько еще не успевшее выветриться скромное обаяние рижской буржуазии…
