РИГА, 29 мая — Sputnik, Александр Малнач. На конференцию пригласили более сорока исследователей-профессионалов и энтузиастов-любителей из 15 стран, занимающихся изучением геноцида (не только евреев) в период Второй мировой войны и сохранением памяти о нем.
Местом проведения конференции был выбран отель Park Inn by Radisson Riga Valdemara в рижском Задвинье, расположившийся прямо напротив Государственного архива. В этом можно было бы усмотреть известную символичность, однако архивы далеко не единственные игроки в деле изучения и тем более мемориализации Холокоста.
Роковая цифра
Уже первый доклад "6 Миллионов: история происхождения числа и его источники", сделанный Йоэлем Раппелем из Института исследований Холокоста Университета Бар-Илан (Израиль), показал, сколь важными источниками являются материалы переписей населения и судебных процессов над нацистскими преступниками, а также старые газеты. По его словам, вопрос числа еврейских жертв и ныне остается актуальным.
У разных исследователей число евреев-жертв Холокоста варьируется в пределах 5,3–6,2 миллионов человек. Обычно называется цифра в 6 миллионов человек, которая стала канонической. "Это реальное число, в целом оно подтверждается данными довоенных и послевоенных переписей населения и документами о депортациях евреев, но о 6 миллионах жертв заговорили еще до того, как это можно было доказать, за два года до Нюрнбергского процесса", - сказал Раппель.
Ученому удалось обнаружить первое публичное упоминание цифры, позднее возведенной в канон. Она прозвучала в отчете о выступлении Йоселя Унгара, выжившего в Холокосте польского еврея, который 21 января 1944 года опубликовала одна из выходивших в Палестине еврейских газет. По мнению Раппеля, Йосель Унгар исходил из того, что до войны в Восточной Европе проживало 6 миллионов евреев, и он решил, что все они погибли, хотя это было до Холокоста в Венгрии с ее 800-тысячным еврейским населением.
"Шесть миллионов — это комбинация того, что известно из документов и того, что говорят люди, пережившие Холокост", - подытожил докладчик.
Малый Тростенец: тонкие различия
Но не только старые газеты хранят память о Холокосте. О том, как ведется поиск "материальных свидетельств о тех событиях" рассказал археолог из Беларуси Вадим Кошман. В 2014–2018 годах раскопки велись на территории крупнейшего в Беларуси и оккупированных районах СССР нацистского лагеря смерти Малый Тростенец и в Благовщине, на месте массового уничтожения евреев, местных и депортированных из других европейских стран — Австрии, Германии и Чехословакии.
Свой бесстрастный рассказ докладчик сопровождал показом фотографий предметов, найденных археологами: кости, остатки пулемета, гильзовый материал, монеты разных стран, включая советские, колючая проволока, тюбики от зубной пасты, баночки и флакончики от других средств гигиены, зубные щетки, расчески, бритвенные принадлежности, посуда, перочинные ножи, медикаменты, очки и прочее. Если бы не звучавшие изредка фразы "место массового убийства", "трагедия этого места", можно было бы подумать, что речь идет о раскопках древнего поселения или могильника.
"Я вам могу сказать как археолог, когда анализировал все вещи — тысячи и тысячи предметов — наверное нет такой категории предметов, которые мы не встретили бы в Благовщине... Собственно орудия убийства. Мы собрали представительную коллекцию гильзового и пулевого материала. Безусловно это была страшная картина, потому что для уничтожения людей в Благовщине использовалось огнестрельное оружие — пистолеты и винтовки, а в последствии от трех до четырех душегубок. Расстрелы производились с близкого расстояния — большинство гильз от пистолетов", - отметил Кошман.
Богданова начала с напоминания о близящейся 75-й годовщине "ликвидации лагеря Малый Тростенец, который является ключевым местом массового уничтожения и использования принудительного труда на территории оккупированной Белоруссии". По ее словам, это место скорби по жертвам нацизма всех категорий, поскольку узниками лагеря были не только евреи, депортированные и местные, но также партизаны и подпольщики.
"Первыми интернированными евреями в Малый Тростенец стали немецкие евреи, отправленные из Риги в мае 1942 года, а основу охраны в первый период формирования лагеря составляла команда Виктора Арайса, как свидетельствуют протоколы допросов", - отметила Богданова. При этом докладчица всячески избегала называть Малый Тростенец концлагерем или лагерем смерти, предпочитая нейтральное "трудовой лагерь".
На мой вопрос "почему", она ответила: "Существует четкая градация, что мы называем концентрационным лагерем, что лагерем уничтожения, что трудовым лагерем. Малый Тростенец является местом уничтожения, принудительного содержания и использования труда, и я не могу как исследователь этой темы, а я больше десяти лет ею занимаюсь, называть Малый Тростенец концлагерем. Там не было заключенных, которые носили робы, там не было надзирателей, там шел конвейер смерти — кто-то выжил, кто-то нет. Но в нашем понимании это не был ни Аушвиц (Освенцим), ни Заксенхаузен, ни Бухенвальд. Да нацистские лагеря создавались по их образу и подобию, но есть различия".
Примечательной показалась и предложенная докладчицей периодизация отношения к жертвам войны и в целом памяти о войне в Беларуси. "1944 – 1980-е: Формирования и накопления официального дискурса в рамках советской идеологии и памяти о великой отечественной войне (sic!); 1990 – 2000-е: Деконструкция советского нарратива, национализация исторической памяти и формирования официального дискурса о Второй мировой войне; 2008 – 2019: Интеграция национальной модели памяти в общеевропейскую пространство памяти о второй мировой войне (sic!)".
Но вместе с тем, "менталитет народа изменить тяжело, а народ в Беларуси считает, что белорусов погибло больше, чем евреев, и надо заниматься белорусами, поэтому больший акцент делается на героизацию подвига народа в войне". Такой вот пережиток советского прошлого.
Бабий Яр: конкуренция памяти
Российский исследователь Семен Чарный рассказал о ситуации вокруг Бабьего Яра, другого места массовых казней евреев на территории СССР, которое на протяжении ряда послевоенных десятилетий служило главным символом геноцида евреев. По словам докладчика, после 1991 года здесь развернулась "борьба памятей, которая приобрела несколько измерений, превратившись в конкуренцию памяти жертв и палачей".
Стремление же рассказать об участии украинских националистов в акциях по уничтожению евреев и о масштабах коллаборационизма, воспринимается как попытка оскорбить и унизить украинцев, пойти на поводу у Москвы. Дело дошло до раскола в среде украинских евреев. Тогда, как одни еврейские организации говорят, что в расстрелах евреев участвовали украинские полицейские, другие еврейские организации (Чарный назвал их "политическими украинцами") уверяют, что расстреливали только немцы, а украинцы тоже жертвы.
Соответственно разрабатываются два проекта музея, один из которых акцентирует тему Холокоста, упирая на тот факт, что евреи составляют наибольшую по численности и тотальности уничтожения группу жертв нацистов, а другой педалирует тему террора вообще и не только нацистского, но и коммунистического, что позволяет сместить акцент на страдания украинцев. Конкуренция двух взглядов и проектов, по словам Чарного, продолжается, но он допускает, что со сменой власти на Украине радикально-националистичекий проект реализован не будет.
Советский подход
В России изучение Холокоста и мемориализация его жертв проходит куда более спокойно. Так, из доклада Татьяны Пасман, сотрудницы Центра Гражданского Образования Псковского государственного педагогического университета, следует, что ни одно из девяти еврейских гетто на территории области не имеет специального мемориального знака, и изучены они мало. Места уничтожения евреев, а это более 5 000 человек, изучены лучше, но из 17 известных мест памятными знаками отмечены только семь.
Отдельными временными экспозициями и стендами, посвященными теме Холокоста, зачастую ограничиваются музеи Северного Кавказа, немецкая оккупация которого длилась недолго, а жертвами нацистов стали от 110 до 150 тысяч евреев. Теме "Региональные практики музеификации и интерпретации Холокоста на Северном Кавказе" был посвящен доклад исследовательницы из Германии Ирины Ребровой. По ее словам, со времен СССР важным отличием принятого в России подхода является акцентирование героических моментов сопротивления оккупантам и участия тех же евреев в борьбе с ними в рядах Красной Армии, тогда как на Западе преобладает мемориализация памяти жертв.
Между прочим, в ГДР, как отметила американская исследовательница Брианна Селф, наблюдался такой же феномен. На примере фильма студии DEFA "Голый среди волков" (1962) и ряда других картин она показала, что обращаясь к теме Холокоста, восточно-германские кинематографисты рассказывали не только об ужасах концлагерей, но и о сопротивлении заключенных нацистской пропаганде, о подполье и сопротивлении. Тем самым утверждалось превосходство коммунистической идеи и практики над нацизмом.
О развитии образа Холокоста в советском кинематографе поведал Роман Жигун, аспирант Института всеобщей истории РАН. Парадокс в том, что в послевоенные годы репрезентация Холокоста в советском искусстве, киноискусстве в частности, была очень ограничена. Она имела место, но была совершенно несопоставима масштабу Холокоста на территории СССР. Однако в предвоенные годы именно советский кинематограф самым первым в мире обратил внимание на антисемитскую политику немецкого национал-социализма.
Уже в 1934 году, на следующий год после прихода Гитлера к власти, в СССР вышла картина "Карьера Руди", задуманная еще в 1932 году, кода НСДПА еще не была партией власти. Бум картин антинемецкой и антифашистской направленности приходится на 1938 год и среди них три ленты о Холокосте: "Семья Оппенгейм", "Лагерь на болоте" и "Профессор Мамлок", самый масштабный из них. И уже герои этих картин отвечают на вызов Холокоста тем, что духовно и физически вливаются в антифашистское сопротивление нацизму.
Большое значение Жигун отводит таким картинам, как "Солдаты" (1956) и особенно "Судьба человека" (1959), в которой впервые за 14 лет показан эпизод Холокоста и которая определяет дальнейшую стилистику отображения геноцида евреев в советском кинематографе — через присутствие в тех или иных фильмах о войне отдельных сцен или даже реплик с упоминанием Холокоста. В качестве примеров докладчик привел картины "Ты не сирота (1962), "Хроника пикирующего бомбардировщика" (1967) и "А зори здесь тихие" (1972) "Восхождение" (1976). Были им названы и другие работы советских кинематографистов: "Восточный коридор" (1966), "Комиссар" (1967), "Обыкновенный фашизм" (1965) и "Я вас дождусь" (1984), последняя из вышедших до "перестройки".
Холокост и Блокада
Опыт сопоставления двух трагедий — Холокоста и блокады Ленинграда — через призму детских дневников представила Татьяна Полковникова, доцент кафедры социального образования Санкт-Петербургской академии постдипломного педагогического образования. Обратив внимание на то, что дни снятия блокады Ленинграда и освобождения Освенцима приходятся на одну и ту же дату — 27 января, она отметила, что для петербургских педагогов "это важный и даже сложный фактор". По ее словам, сталкиваются две крайние позиции: трагедия блокады превосходит по масштабу Холокост, надо говорить о жертвах блокады, а не Холокоста, и противоположная ей точка зрения — разве можно сравнивать с блокадой геноцид евреев, самое страшное преступление Второй мировой войны?
Докладчица упомянула знаменитый дневник Тани Савичевой, но выделила другой документ, созданный ребенком во время блокады — дневник Лены Мухиной, по которому проводит занятия с детьми, сравнивая его с дневником Анны Франк или Маши Рольникайте, малолетней узницы Вильнюсского гетто. Дневники Лены Мухиной и Анны Франк во многом пересекаются, но самое важное пересечение Полковникова видит в том, что "девочки, несмотря на очень сложные условия жизни, пытаются сохранить человеческое в человеке".
Еще одно, последнее пересечение — с текстом Примо Леви "Человек ли это?" — обращает на себя внимание. Леви описывает свой опыт узника Освенцима: "Перед лицом этого сложно устроенного ада я растерялся: что лучше — следовать своим собственным моральным принципам или вообще отказаться от всяких принципов?". Вот в чем вопрос.
Нет, не Колыма родина нашего страха, а нацистские концлагеря, сложно устроенный ад которых, еще более усложненный, стал после войны нормой обыденной жизни на Западе, а после "западнизации" Восточной Европы и в республиках бывшего СССР. Разве не служит вернейшим признаком этого то, что каждому из нас приходится задавать себе вопрос, который пришел в голову заключенному Освенцима?
Конкуренция памяти по-латвийски
Латвия, если не считать самих организаторов конференции из Музея Рижского гетто, была представлена всего четырьмя докладами. Два из них прозвучали во второй день конференции, в ходе сессии "Неизвестные страницы истории". И так совпало, что оба были посвящены трагическим страницам истории Латгалии.
И как же разнились эти два доклада по духу. Первый был проникнут ненавистью к советскому прошлому Латвии и Латгалии, казалось, даже в большей мере, чем к нацистской оккупации. Так, рассказывая о подвижнической деятельности Залмана Якуба, докладчик заметил: "Выжившие узники Даугавпилсского гетто боялись делиться воспоминаниями. Они боялись той власти, чья армия освободила их от Холокоста". Зато о Гунаре Яновском, авторе эмигрантского романа "Город у реки", Рочко говорил с явной симпатией: "Это большая заслуга, что он отважился это написать. Он был переводчиком у немцев. Сам в расстрелах не участвовал, но видел приказы и списки убитых".
Но больше всего Рочко признателен американскому историку латышского происхождения Андриевсу Эзергайлису, который, по словам докладчика, совершил переворот в его сознании. В вышедшей в 1996 году монографии "The Holocaust in Latvia 1941—1944" Эзергайлис дал ответ на вопрос "кто виноват?": "Если бы не было немецкой оккупации, не было бы и Холокоста". Ведь если не было независимого государства ("отсутствующий центр"), то никто не несет политической ответственности, а личную моральную ответственность несут исполнители.
Гора с плеч! А то прежде Рочко возлагал вину за истребление латвийских евреев на местных пособников нацистов. И как же после этого сотрудничать с властью, утвержденной в Латвии их потомками? Зато теперь порядок. К тому же "открытие" Эзергайлиса не мешает Рочко делить ответственность за Холокост между немцами и ненавистной ему советской властью.
"Латвия была частью СССР, но в 1941 году вдоль латвийско-российской границы стояли специальные отряды советских войск и не пропускали беженцев. Не потому что они евреи, нет. Были случаи даже открытия огня. Трагедия была ужасная. До 4 июля граница была закрыта и не давали проходить свободно. И были те, кто возвратился, став жертвами Холокоста. Это преступление не только нацистов, но и отчасти, к сожалению, советской власти, которая потом их спасла", - заключил Рочко.
Акцию уничтожения евреев Виляки и Абрене 11 августа 1941 года по приказу немецкой комендатуры провели члены организации Tēvijas sargi ("Стражи отечества"), созданной бывшим старостой Вилякской волости Эдгаром Коксом. Евреев убивали старший лейтенант Пенцис и лейтенант Бирзниекс, "которым теперь поставлен в Виляке памятник". Члены команда Арайса А. Лиеде и Е. Балодис тоже приняла участие в этом акте геноцида евреев.
"Все происходило при помощи местных коллаборационистских властей. На месте казни присутствовал только фельдфебель-немец и два офицера СД. Они только смотрели", - подчеркнул Зейбертс.
Отметил докладчик и такой факт: "Параллельно с массовым убийством произошел грабеж еврейской собственности, который проходил как стихийно, так и организованно". Староста Вилякской волости Янис Кокоревич руководил подготовкой места казни, а староста Абренской волости Антон Кимералс издал распоряжение об осмотре и оценке еврейских домов в Виляке и продаже еврейского имущества.
"Мне очень жаль, что все эти люди, зная что их ждет кара, пошли в леса и стали национальными героями Латвии. Мне очень жаль, что еврейская диаспора Латвии не возмущается тому, что в Латвии прославляются люди, запятнавшие себя кровью убитых евреев", - сказал Зейбертс в заключение.
Многие докладчики говорили о том, как сделать так, чтобы равнодушных не было. "В чем наша задача? Чтобы ученики сочувствовали. Потому, что эмпатия — это понимание. Нельзя понять, не пережив то же самое", - сказала Джейн Джозем, директор музея Еврейского центра Холокоста из Австралии.
А мысль о том, для чего это нужно, лучше всех выразила Марта Смит из Норвегии: "Холокост — самое сильное оружие против повторение этих событий, против антисемитизма, а также ради благополучия людей, живущих в Израиле".
