РИГА, 22 мая — Sputnik. Современные европейские дебаты о кризисе идентичности в Латвии и Эстонии перекликаются с вопросом о негражданах, пишет португальское издание Público. Полный перевод статьи выполнен порталом ИноСМИ.
В странах Балтии принято говорить о "поющей революции" 1980-х годов, которая представляла собой серию демонстраций, на которые собирались тысячи людей, чтобы вместе петь песни на национальных языках. Господствует убеждение, что независимость в этом регионе была достигнута благодаря влиянию родного языка Эстонии, Латвии и Литвы.
Когда возникли новые независимые государства, язык сделался основным фактором интеграции, особенно в Эстонии и Латвии, где существовали большие русские общины. Так, в Эстонии закон о гражданстве автоматически охватывал всех граждан эстонского государства, живших здесь до 16 июня 1940 года, и их потомков — остальным требовалось пройти через процедуру получения гражданства, необходимым условием которого было знание эстонского языка.
Однако мягкий переход к независимости не избавил эстонцев и латышей от призраков советского прошлого. В течение предыдущих десятилетий власти активно содействовали миграции тысяч российских рабочих, которые приезжали на крупные балтийские предприятия: это был одновременно процесс индустриализации и "русификации" с целью создания более однородного общества. В Эстонии эта массовая миграция привела к снижению доли эстонцев с 97% в 1945 году до всего 62% в 1989 году.
Распад Советского Союза оставил русскому сообществу мало вариантов: либо возвращение в новообразованную Российскую Федерацию, либо получение эстонского гражданства. Тем, кто решил остаться в Эстонии, незнание местного языка помешало получить гражданство, в итоге создалась внушительная масса лиц без гражданства — аналогичное явление наблюдалось и в Латвии. Между тем новые руководители стран Балтии чувствовали всю хрупкость независимого положения страны и опасались потенциального недостатка лояльности со стороны русской общины.
Социолог Юхан Кивирахк, автор нескольких исследований об интеграции русскоязычного сообщества в Эстонии, признает, что история страны "сложилась бы совсем иначе, если бы каждому было автоматически предоставлено гражданство". Однако спустя почти три десятилетия причин для сохранения такой ограничительной политики уже нет, считает он.
"Те люди, которые 28 лет назад, вероятно, были против независимости Эстонии, теперь видят, что в Нарве им живется лучше, чем на другом берегу реки", — говорит он.
Нарва, третий по величине город в стране с населением 56 тысяч человек, расположен у восточных границ Эстонии. Отсюда, с крепостных стен XV века, отлично просматривается другой берег реки, где начинается территория Российской Федерации. Население города и всего уезда Ида-Вирумаа почти полностью состоит из русскоязычных жителей.
Около 30% населения Эстонии (которое в целом составляет 1,2 миллиона человек) являются носителями русского языка, и, по данным Верховного комиссара ООН по делам беженцев (УВКБ ООН), более 82 тысяч человек не имеют гражданства. В Латвии этот показатель еще выше: там при населении в почти два миллиона проживает более 242 тысяч неграждан.
Но, как предупреждает профессор факультета политологии Латвийского университета Юрий Розенвалдс, применять к латвийским негражданам понятие апатридов в классическом смысле означает вводить окружающих в заблуждение. Подчеркивая тот факт, что речь идет о "правовой концепции, свойственной исключительно для Латвии и Эстонии", Розенвалдс объясняет, что между статусом неграждан и статусом апатридов есть существенные различия: в частности, первые имеют право свободно вернуться в страны, где они проживают. Многим русскоязычным жителям данный статус представляется даже выгодным, поскольку для путешествий по ЕС и России им не требуется виза.
"Сумасшествие на почве языка"
Розенвалдс признает, что "латышам безумно важен их язык", однако интеграции русского меньшинства во многом помешал именно этот фактор.
"Я не ставлю под сомнение важность языка, но он не является единственным или самым главным средством интеграции. Основная проблема заключается не в техническом владении языком, а в том, насколько люди ощущают себя включенными, связанными с государством", — утверждает он.
Близость России и ее влияние составляют здесь важную переменную. Розенвалдс отмечает, что в Латвии существуют "два информационных пространства, функционирующих параллельно", и в одном из них господствуют российские государственные СМИ. Русскоязычное сообщество отдает явное предпочтение телеканалам соседней страны — как в Латвии, так и в Эстонии, однако влияние российского телевидения на восприятие людей порою преувеличивают. Большой вопрос в том, как узнать, что именно смотрит каждое сообщество, когда включает телевизор, отмечает аналитик.
"Мы не можем говорить, что, если человек смотрит российские каналы, он автоматически нелоялен Латвии", - говорит он.
Другим фактором исключения является билингвальное обучение, которое только "подкрепляет мысль о наличии двух обществ", считает Триин Вихалем, социолог из Института социальных исследований Тартуского университета. Эксперт считает, что "двуязычная модель могла бы дать очень хорошие результаты на северо-востоке в Нарве и, возможно, в некоторых частях Таллина", где русскоязычное сообщество также велико.
Несмотря на проблемы интеграции, трения возникают редко, и они почти всегда связаны с различиями в интерпретации истории. В 2007 году демонтаж в Таллине памятника в честь советских солдат, погибших во Второй мировой войне, вызвал волну протестов среди русской общины, в ходе которых погиб один человек. Празднование в Латвии Дня латышских легионеров 16 марта также вызывает множество споров: русские считают возмутительным чествовать память бойцов одного из соединений нацистских СС, тогда как латвийские националисты предпочитают видеть в них борцов за независимость. Празднование Дня Победы 9 мая в русской общине, в свою очередь, подвергается критике со стороны латышей.
"Проблемы есть, но дело не доходит до открытой ненависти или насилия, мы наблюдаем только трудности в процессе создания сплоченного общества", — резюмирует Кивирахк.
