РИГА, 6 фев — Sputnik, Александр Малнач. В первых числах февраля в Риге на сцене Дворца Культуры ВЭФ и в Даугавпилсе на сцене тамошнего театра состоялись первые в истории Латвии гастроли московского Театра на Юго-Западе. Событие для нашей страны знаковое, показывающее, каким может и должен быть русский театр за пределами Садового кольца.
Москвичи привезли три постановки — две взрослые ("Баба Шанель" и "Мастер и Маргарита") и детскую ("В поисках сокровищ, или Невероятная история одного кораблекрушения"). Мне довелось увидеть два взрослых спектакля. Теперь жалею, что пропустил детский.
И в Риге, и в Даугавпилсе давали только "Мастера и Маргариту". В Даугавпилсе москвичей ждал аншлаг, в пресыщенной Риге, по наблюдениям, сбор был не полный, но тут ведь важно не как встречают, а как провожают, а провожали стоячей овацией. Так было на "Мастере и Маргарите", спектакле, который едва ли забудешь, однажды увидев. Не случайно он держится в репертуаре театра с 1993 года. И не стареет!
Не молода и "Баба Шанель", постановка Беляковича по пьесе Николая Коляды. Кстати, народный артист РФ (2002) Валерий Белякович (1950–2016) только в Театре на Юго-Западе, который он в 1977 году основал и до 2011 года возглавлял, поставил более семидесяти спектаклей, многие из которых не покидают репертуар десятилетиями.
Как и в других постановках, в "Бабе Шанель" Белякович выступил не только режиссером, но и сценографом, и автором костюмов (актер-режиссер, он и играл в ней поначалу). Похоже, лаконизм — главное свойство его сценографического мышления. Но это такой лаконизм, который доходит в своей многогранности до универсальности.
В "Бабе Шанель", как и в других постановках Беляковича, важную, пожалуй, даже спектаклеобразующую роль играют звуковое оформление (Михаил Коротков) и светопись (художник по свету Вячеслав Климов). Одну мужскую и семь женских ролей играют актеры-мужчины и только саму бабу Шанель — актриса.
Жанр спектакля определен как трагифарс. Это ни разу не комедия, но смешного много. Правда, достигается комический эффект в основном за счет сценического действия. И прикол не в том только, что женщин играют мужчины. Прорисовка образов, качество актерской игры таковы, что невольно дивишься мастерству исполнителей. От смеха не удержаться порой в самых патетических местах.
Не буду вдаваться в подробности. Обыденную в наших широтах историю ансамбля бабушек-инвалидов "Наитие" при доме ВОГ (Всероссийское общество глухих — та еще хохма), руководитель которого, боготворимый бабушками сочинитель народных песен и баянист Сергей Сергеевич задумал провести ребрендинг, введя в состав ансамбля солистку ("А вы организованным монолитом и в темноте постоите"), Коляда и Белякович превратили в притчу про народ и власть на Руси и за ее пределами, но где-то в наших широтах.
Притча вышла грустная. Игры в ребрендинг, будь то ансамбль сениоров или целая страна, чреваты трагедией. С людьми и... людьми лучше вообще не играть.
Несколько рыхлый финал я склонен отнести на счет пьесы и ее автора. Есть в ней такие места, я бы сказал — вырыпаевские местечки, от которых только морщишься и ждешь с нетерпением, когда же этот темный нравоучительный туннель закончится, и вновь засияет свет жизни. Театр — это магия, сеансы которой не терпят разоблачения.
То ли дело "Мастер и Маргарита". В этой постановке счастливо слились все составляющие выдающегося театрального действа: изумительная, быть может, даже гениальная литературная основа; глубокое, быть может, даже до дна проникновение в авторский замысел, без чего Белякович не справился бы с такой непростой задачей, как инсценировка произведения, не предназначавшегося для сцены (здесь, впрочем, ему помог и драматургический дар М.А. Булгакова); феноменальная в своей простоте и многофункциональности сценография; костюмы, вызывающие вкусовые ощущения эпох, в которые разворачивается действие, и в то же время имеющие продолжение в 90-х годах прошлого и начале нынешнего столетий; звуковое оформление и свет (те же Коротков и Климов), создающие до осязаемости плотную атмосферу фантасмагории; крепкая режиссура, великолепный ансамбль и яркие актерские работы.
Я дважды читал роман Булгакова, и оба раза его глубинный смысл ускользал от меня. Я помнил в общих чертах сюжет "Мастера и Маргариты" (эка невидаль!), но не смог бы ответить на вопрос: о чем эта книга? Интерпретация Беляковича дает ключ к раскрытию ее тайны.
Поражает, как всего за три часа Белякович передал событийную канву романа, не оборвав ни одной важной нити, дал продуманные до тонкостей портреты всех главных и второстепенных персонажей (а их больше двадцати), и вывел на сцену такую многолюдную и энергичную массовку, словно на гастроли в Ригу прибыл не Театр на Юго-Западе, а весь Юго-Запад. И как же ловко режиссер тасует актеров-карты, раскладывая и смешивая пасьянс каждой сцены, всякий раз удачный и неповторимо прекрасный.
Кстати, о картах. Именно игральные (но не только) карты своими скругленными углами напоминают с первого взгляда огромные, больше чем в рост человека, металлические листы (всего их восемь), свешивающиеся с колосников и немного не достающие до самой сцены. Это жесть! В прямом и переносном смысле.
Жестью совершенно исчерпывается сценография спектакля. Эти листы служат и кулисами, и декорацией, и реквизитом, и рефлекторами, отражающими свет софитов, и даже музыкальными инструментами. Но когда на них загорается проекция из строк: "Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором город...", становится ясно, что это страницы романа, которые хотел было уничтожить Мастер. Ведь рукописи не горят!
Белякович словно перелистывает книгу, листает ее неторопливо, без суеты, в уверенном и не ослабевающем темпо-ритме, читает внятно (у актеров отменная дикция; сам Белякович, говорят, был мастером выразительной речи) и картинки показывает одна другой занимательнее. Глава за главой, сцена за сценой, персонаж за персонажем предстают перед зрителем, разворачивается интрига романа в пыльной и душной Москве и "романа в романе" в пропащем великом городе Ершалаиме.
И по мере того, как разворачиваются эти две повествовательные линии, они отражаются одна в другой и тут же скручиваются в тугую, двойную спираль человеческого ДНК. С поразительной ясностью вырисовывается композиция и изобразительная структура "Мастера и Маргариты", выявляется своеобразие языка, которым написаны московские и ершалаимкие главы романа.
А иллюстрации?! До чего же они хорошо получились, как красиво легли на страницы книги. Много я видел рисунков к "Мастеру и Маргарите", в том числе и очень маститых авторов, но такой замечательной графики, как у Беляковича не встречал. Одна Голгофа чего стоит. Явно навеянная образами высокого Возрождения, эта живая картина все же нисколько не выпадает из общего изобразительного ряда постановки.
И тут не только графика, но и живопись, и скульптура. Белякович мастерски использовал возможности человеческой пластики, саму фактуру актеров (с умом, видимо, подбирал свою труппу).
Скажем, трогательный и смешной в своей наивной патетике Левий Матвей (Максим Лакомкин). Ведь это воплощенное барокко — восхитительные по экспрессии жестов фигуры апостолов в католических храмах. "Вот оно бессмертие: Его помянут – сразу вспомнят нас", - говорит ученик Иешуа прокуратору Иудеи. А Понтий Пилат (Алексей Ванин) — это уже классицизм, он словно ожившее мраморное изваяние римского патриция из эрмитажной коллекции антиков.
Все, каждый по своему, понравились мне в этой версии "Мастера и Маргариты", и окружение Понтия Пилата (меньше всех Алексей Матошин в роли Иешуа Га-Ноцри, но догадываюсь, что без его массивной фигуры зрелище Голгофы было бы не таким убедительным, иконографический канон не был бы соблюден в точности), и советские граждане (менее всех — Константин Курочкин в роли Берлиоза; его Семплеяров был интереснее), и тем более — свита Воланда. Тут лучшего и желать не приходится: и Гелла (даму вперед), и Азазелло, и Коровьев, и кот Бегемот непременно будут являться мне в их юго-западном виде при перечитывании "Мастера и Маргариты".
Однако Воланд превзошел всех. Эту роль Олег Леушин перенял у создателя спектакля вместе с должностью художественного руководителя театра. Провел он ее безукоризненно от начала до конца, создав образ представительного, с острой внешностью и властно-потусторонним голосом аристократа (все же — порода), ироничного и остроумного собеседника, наделенного обширными познаниями в области антропологии и черной магии, с уклоном в космополитизм, но без особого педантизма профессора, строгого, но справедливого господина. Вылитый князь тьмы, повелитель теней — "часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо".
Будь Владимир Бортко посмелее, он не промахнулся бы так фатально с выбором исполнителей на роли Воланда и его свиты, снимая телеверсию "Мастера и Маргариты". Впрочем, роман Булгакова вовсе не о дьяволе, как думают многие, хотя тот и является одним из его протагонистов.
"Мастер и Маргарита" — это автобиографический в своей основе роман с двойной системой зеркальных отражений. Булгаков отражается в Мастере; Мастер — в Понтии Пилате. На этих троих ложится тень страха. Прототипом Маргариты была третья жена Михаила Афанасьевича. В свою очередь, Маргарита отражается в Иешуа. Эту группу (про)образов объединяет любовь, страх побеждающая.
Как откровение (а это и есть откровение) звучат последние слова Иешуа, сказанные им перед казнью: "Трусость — один из самых страшных человеческих пороков". Из милосердия "безумный философ" смягчил формулировку. Понтий Пилат ее заострил, обрекая на казнь самое себя: "Трусость — это не один из, а самый страшный человеческий порок".
Трусость преступна. И беда в том, что любовь, которой все так жаждут, за которой гонятся и которая есть жизнь, не совместима с трусостью. "В любви нет страха, но совершенная любовь изгоняет страх, потому что в страхе есть мучение. Боящийся не совершенен в любви" (Первое послание Иоанна, 4, 18). Вот, что есть истина!
И не важно, о какой любви идет речь, о любви к человеку вообще (Иешуа) или о любви к конкретному человеку (Маргарита). И та, и другая любовь, и тот (Иешуа), и другая (Маргарита) попирают смерть, преодолевая страх смерти, им, как и всем другим людям присущий. Понтия Пилата, списавшего его с себя Мастера, как и самого Булгакова, списавшего с себя Мастера, страх умерщвляет духовно и физически.
Это величественное уравнение, изумительная по ясности формула, вполне достойная отсылки к Писанию. И это очень русская и одновременно всечеловеческая в русскости своей тема. Низкий поклон Беляковичу и труппе Театра на Юго-Западе за возможность увидеть такой бесстрашный, такой бескомпромиссный спектакль.
Как и предначертано Мастеру, Валерий Белякович ушел. Верю, ему там покойно. Но он оставил нам спектакль, который, как и вдохновивший его роман, вправе рассчитывать на долголетие и заслуженно им пользуется.
