РИГА, 10 июл — Sputnik, Алексей Стетюха. Любовь на расстоянии – избитая тема, которая легла в основу не одного литературного произведения. Другое дело – любовь без границ. Особенно, когда речь идет о любви к Родине. После обретения независимости, в Латвии начали проводиться ежегодные сборы латышей, которые, как и офицеры – бывшими не бывают.
Со всех стран мира, в разные города и поселки Латвии каждый год приезжают те, кто по тем или иным причинам покинул свою родную страну и переехал жить за границу. Ежегодный летний лагерь "3х3" призван укрепить национальных дух, напомнить о традициях и культуре и, разумеется, подружить между собой разбросанных по миру латышей.
В этот раз, в Руйиене, их собралось более пятисот. Латвия, Англия, Ирландия, Швеция и даже Индия: люди приезжали семьями. Организаторы поясняют — название мероприятия как раз и указывает на единение семьи. Три поколения — дети, родители и бабушки с дедушками на неделю приезжают на этническую родину, чтобы провести время сообща и вместе прикоснуться к корням.
Семь дней и ночей участники лагеря провели в этом самом единении друг с другом, природой и национальной идентичностью. Учились играть на кокле, ходили с палатками в лес, занимались рукоделием, пели народные песни.
Возраст – от ноля до девяноста лет. Каждому пытались обеспечить комфортные условия существования и занятия, соответствующие возрасту. Официальный язык общения в лагере – латышский. Вне зависимости от географии, все кружки и мероприятия проходят на госязыке. Но без фанатизма.
Встречаем своих друзей из России. Глава латышского общества Красноярска Анастасия Мухина приехала в лагерь уже в пятый раз, Лена тут впервые.
— Не тяжело все на латышском воспринимать?
— Да нет, я на слух язык уже научилась нормально воспринимать. Почти все понимаю – пара слов выпадает, но по смыслу додумываю. С разговорной речью сложнее. Но когда я не могу что-то по-латышски сказать, все с легкостью переходят на русский.
Анастасия действительно неплохо знает латышский. Положение обязывает. У Лены дела обстоят хуже.
— Я за это время выучила слов пять.
— Хватает?
— Ну, нет, не хватает, конечно. Но на занятиях все более или менее визуально понятно было. А когда я что-то не понимала, то спрашивала кого-то по-русски, и мне переводили.
— Ага. Орала через всю поляну: "На-астяяяя!"
— Не было такого!
— Да ну, конечно.
Лена литовка. Не в смысле квартира, а в плане национальности. К латышскому обществу в Красноярске прибилась от безысходности. У родных литовцев община в разы слабее. Культура похожа, язык тоже.
— Я первые дни в лагере пыталась объяснить, что у меня литовские корни, потом пыталась объяснить, что я тут делаю. Потом махнула рукой и просто начала говорить, что я латышка. Так проще.
Сама задумка и реализация подобных слетов Лене понравилась. Хотя, в определенный момент, стало немножко неуютно.
— Во-первых, слишком большой акцент на всякие языческие обряды. Я верующая, православная. Один раз пошла искать Настю, выхожу во двор, а там вокруг костра мужчины голые пляшут. Было немного неуютно. Ну, и незнание языка, конечно, мешало. Чувствуешь себя белой вороной, стараешься держаться своих. А своих мало.
Уходим от россиян, идем в толпу, искать экзотических латышей. Поиски даются с трудом: очень много местных — из Риги и других латвийских городов.
Дергаем всех подряд, просим ткнуть пальцем в приехавших издалека. За неделю все перезнакомились, поэтому координация производится всем миром.
— Вот, видите — парень сидит? Он из Новой Зеландии.
Гинтс переехал в далекую страну всего полтора года назад. Ощущает себя патриотом Латвии. В лагере уже седьмой или восьмой раз. Приехали всей семьей.
— А почему уехали и почему в Новую Зеландию? Нестандартное направление.
— А мы вообще нестандартные. Несколько лет назад съездили туда в отпуск, нам понравилось. Потом совпало так, что жене предложили там работу. Мы подумали, все продали и рванули туда.
— То есть, это не экономическая эмиграция?
— Нет. Это просто авантюра.
— Домой не тянет?
— Сложно сказать. Я не говорю, что мы переехали с концами. Не знаю, как все пойдет через год. Не исключаю, что мы вернемся в Латвию. Но пока что мне там хорошо.
— А здесь?
— И здесь хорошо.
Прощаемся с Гинтсом, натыкаемся на Илзе.
Илзе – уроженка Стокгольма. Ее семья бежала из Латвии еще во времена Второй мировой. Сама Илзе родилась уже там, в Швеции. В лагерь ездит постоянно, с семьей.
— С девятого года езжу. Только один год пропустила. Мне очень важно и дорого это ощущение: побыть среди своих, прикоснуться к своей культуре, дать почувствовать это своему сыну.
— Он знает латышский?
— Разумеется.
— Когда вы приезжаете, нет желания остаться?
Илзе замолкает, взвешивает.
— Вы знаете, каждый раз, когда я уезжаю из Латвии, у меня текут слезы. Но мой дом, моя семья, все-таки там, в Стокгольме. И я пытаюсь там сохранить свою культуру.
Назад в Ригу едем вместе с девчонками из Красноярска. Разговариваем обо всем: о лагере, о патриотизме, о Латвии.
— Насть, ну вот как тебе кажется: нужны такие сборы?
— Нужны, наверное. Но как-то это все…
— Как?
— Наигранно. Слишком показательно. Это не плохо, это скорее хорошо даже, но…
— Что "но"?
— Как будто Латвия пытается искусственно сохранить свою культуру, которая неизбежно разрушается. У вас же из страны люди бегут.
— Ну и пусть бегут, – Робертс (Вицупс, фотограф — ред.) внезапно включается. – Не жалко.
— Как так?
— Те, кому надо, те остаются.
Дальше вяло спорим о политической ситуации, национальном вопросе и сохранении идентичности. Разница взглядов в шесть тысяч километров. Лена в разговоре не участвует.
— Лен, все в порядке?
— Я в Литву хотела съездить. Поискать места, где моя родня жила.
— И?
— Так ну как их найдешь? Адресов у меня нет, а просто наугад кататься глупо.
Роберт:
— Так ну и чего туда ехать? Лучше тогда по Латвии поездить. Ничем эта Литва от Латвии не отличается.
Последний раз я такое слышал в Москве.
Как говорил один сатирик, все мы одинаково устроены. Просто устроились по-разному.
