Корреспондент Sputnik встретился с Надеждой Григорьевной в праздничный день — ее брату 4 мая исполнилось 80 лет. Ей самой сейчас 78. По правде говоря, и она, и ее брат выглядят так, что совсем не похоже, будто пережили концлагерь в Саласпилсе. Сильные люди. И энергии в их глазах, кажется, еще на десять жизней хватит. Но знали бы мы, что эти глаза видели…
Жертвы кровавого "волшебства"
Виталий и Надежда, когда началась война, были еще совсем детьми. Жили они в поселке Освея в Белоруссии, почти рядом с Латвией. Но вот пришли немцы… Для кровавых экспедиций нацисты подбирали буквально поэтические названия — "Волшебная флейта", "Майская гроза", "Серебристая лиса" и одна из самых жестоких — "Зимнее волшебство", которую провели как раз в Освее — против партизан, а заодно и всех жителей тамошних поселений. Началось "волшебство" зимой 1943-го. Вскоре в поселениях всего Освейского района не осталось ни одного целого дома… Почти все родственники и друзья семьи Виталия и Надежды тогда погибли.
"В один из зимних дней немцы всех, кого раньше не расстреляли, согнали в костел в поселке, обложили сеном и… Мы тогда толком не осознавали с братом, что происходит. А ужас взрослых людей и не представить — тем более родителей с детьми. Нас ведь собирались сжечь заживо. Трое суток нас там держали. Но вдруг двери открыли и выпустили на улицу.
Только нас ведь не на свободу выпустили: разделили по группам и отправили в лагеря. Нас с братом, маму, бабушку и дедушку в Саласпилс. Помню первый день, как только оказались там. Колючая проволока. Холод. Голод. Бараки. Помню и "сортировку". На следующий день после того, как мы в лагере оказались, детей отбирали у мам (а отцов почти ни у кого там и не было — раньше расстреляли). Немцы говорили, объясняя логику своей жестокости: чтобы дети не мешали мамам работать. Мы с братом остались в Саласпилсе, а маму, Полину Николаевну, куда-то увели", — вспоминает Надежда Григорьевна, которой в лагере дали номер "879" — вместо имени и фамилии.
Два лагеря для одной семьи
Ее маму, как и многих других взрослых, вначале погнали на рижскую станцию Шкиротава, там посадили в товарный вагон — и привезли в лагерь Майданек на окраине города Люблин. Там Полина Николаевна была до конца войны и ничего не знала о судьбе детей, оставшихся в Саласпилсе, а также родителей — мамы Марии Федоровны и папы Николая Ивановича. Ее отца расстреляли чуть ли не в первые дни пребывания в Саласпилсе: тот очень плохо видел и не мог ничего нормально делать.
Марию Федоровну вскоре отправили в отделение лагеря — в Ригу, в Межапарк. А брат Надежды Григорьевны чуть не умер вскоре после того, как маму угнали в Майданек. У мальчика раньше была скарлатина, и в лагере начались осложнения — от холода и постоянного голода. Вообще, дети в лагере умирали постоянно…
В Риге об этих ужасах многие знали. И многие хотели помочь детям, но не знали — как. И вот каким-то чудом женщины из монастыря в Риге убедили нацистов привезти детей в город, чтобы их местные жители забрали к себе — "на работы".
Дети, которых спасли монахини
"В мае 1943-го нас привезли на телегах в Ригу и стали раздавать. В тот день к монастырю пришло много людей. Моему брату повезло — попал в хорошую семью староверов, живших на Католической улице. В семье было три девочки: младшая — Люба, средняя — Зоя, старшая — Зина. Кстати, Зоя и Зина и сейчас живы. Их мама, Татьяна Ермолаева, не побоялась взять мальчика, который почти умер: из-за страшных воспалений вся шея гноилась (шрамы до сих пор видны), а от постоянного голода живот был почти прозрачный. А меня не взяли ни в одну семью и отправили в детский дом в Игате, в стороне Лимбажи.
Бабушка пару раз договорилась с кем-то и сделала несколько фотографии с нами. Вот эти снимки, — показывает Надежда Григорьевна совсем крошечные черно-белые фотографии. "Это мой братик весной — в тулупчике стоит, а это я в летней "одежде": мешок с тремя прорезями — для головы и рук. Помню, меня попросили для фотографии улыбнуться. А я не знала: как это? Просто подняла брови и губы как-то растянула".
"Нацисты бежали, прикрывшись нами"
"Но вдруг нас снова разделили. Брат остался в Риге в семье Ермолаевых, а бабушку из лагеря и меня погнали в порт. За несколько часов до этого бабушка успела передать фотографии моему брату, поэтому они и сохранились. Нас посадили на большой корабль, где на верхней палубе рядом с нами была толпа разных людей — почти все из лагеря. А на нижней палубе были немецкие офицеры. Оказывается, немцы бежали из Риги, к которой уже почти подошли освободители. В общем, немцы прикрывались нами, как щитом. И корабль в итоге никто не потопил", — говорит собеседница.
Так Надежда Григорьевна и ее бабушка оказались в Гамбурге. Всех гражданских с корабля отправили в лагерь во Франкфурте-на-Майне. Дети там сидели в бараках, а взрослых гоняли на работы. И так до конца войны. Потом эта территория стала американской оккупационной зоной.
Встреча после войны
Девочку с бабушкой привезли в Кенигсберг, где почти два месяца им восстанавливали документы, и наконец они смогли вернуться в Освею. А там… Люди после войны стали возвращаться к домам, но кругом были только ямы и обгоревшие стены. Отец Надежды, Григорий Филиппович, который был в годы войны партизаном, пропал без вести.
"Мы с бабушкой посмотрели на все кругом — и поехали к старшему брату мамы, к дяде Саше — аж в Архангельскую область. Я не знала, где мама. А она после лагеря в Майданеке тоже вернулась в Освею — как раз в то время, когда мы оттуда уехали к ее брату. Уж не знаю кто, но в Освее ей сказали, будто мы все погибли. Тем не менее мама еще надеялась нас найти — и поехала в Ригу. Там она встретила Виталия.
Вскоре она написала брату и узнала, что там ее мама и я. Не знаю, что тогда испытала мама, но могу предположить: была счастлива. Вскоре мы с бабушкой приехали в Ригу. Так в этом городе с тех пор я и живу. Здесь и День Победы всегда праздную — день, когда мир очистили от врага, который убил моих родственников и лишил детства", — говорит Надежда Григорьевна.
