Зона начинается неприметно. Шлагбаум на потрескавшейся дороге, по сути, — единственное препятствие, которое отделяет чистую территорию от зоны отчуждения. Контрольно-дозиметрический пункт "Полесье" расположился всего в 120 километрах от Киева. Отсюда до Чернобыльской АЭС километров 50. Это черта, за которой начинается "другая жизнь", со своими законами и традициями.
До того, как я увидел чернобыльскую зону после катастрофы, все мои представления основывались на рассказах знакомых, побывавших ликвидаторами. Один из моих приятелей, которому довелось побывать в Чернобыле через два года после аварии, говорил, что если бы знал, где окажется, то попросился бы в Афганистан. Там страшно, но понятно: враг, стрельба, пули. Если убьют или ранят, то хотя бы знаешь, кто и чем. Чернобыль образца 1986 года оказался совсем не типичной "горячей точкой".
Особенное место
"Это было похоже на учения. Точнее, даже на сборы, — рассказывает мой знакомый. — Много людей, суета, вертолеты кружат. Люди все прибывают, из разных республик. Многие выглядят растерянно. Врачи говорят, чтобы больше пили жидкости. Странное было ощущение. Потом мы нашли одну бабушку — она жила на границе зоны отчуждения, в 30 километрах от станции. У нее был отменный самогон, но продавала он его только офицерам. Принципиальная старушка!"
Спустя десятилетия после катастрофы я ехал на микроавтобусе по зоне отчуждения и пытался сопоставить то, что видел своими глазами, с тем, что слышал от других людей. Такой же лес, как и везде, асфальтированная дорога, затем грунтовка и снова асфальт. По пути встречаются грузовики, которые едут в обратном направлении. Это странное ощущение — когда ты понимаешь, что находишься в особенном месте, четко осознавая, что другого такого на Земле не существует. Есть похожие, но они значительно менее масштабные.
"Пикник на обочине", написанный в начале 1970-х годов, как мне кажется, в какой-то мере предсказал Чернобыльскую катастрофу. В нем Зону облагораживает факт внеземного происхождения, но по сути это та же проклятая земля без единого шанса на возвращение к нормальной жизни.
Пришельцы в романе устроили пикник, а власти СССР провели неудачный эксперимент.
"Так вот посмотришь на нее — земля как земля. Солнце на нее как на всю остальную землю светит, и ничего вроде бы на ней не изменилось, все вроде бы как тринадцать лет назад. Папаша, покойник, посмотрел бы и ничего бы особенного не заметил, разве что спросил бы: чего это завод не дымит, забастовка, что ли?.. Желтая порода конусами, кауперы на солнышке отсвечивают, рельсы, рельсы, рельсы, на рельсах паровозик с платформами… Индустриальный пейзаж, одним словом. Только людей нет. Ни живых, ни мертвых", — этот фрагмент из романа Стругацких будто списан с натуры.
Уйти, чтобы вернуться
Наш проводник в зоне отчуждения Василий — из местных. Он был одним из первых, кто принял участие в ликвидации последствий Чернобыльской аварии в 1986 году, потом его эвакуировали, но спустя несколько лет он вернулся, чтобы следить за порядком.
Таких, как он, в зоне около 8 тысяч. Это специалисты-ядерщики, отвечающие за вывод АЭС из эксплуатации, милиционеры, обслуживающий персонал. Здесь функционирует несколько отелей — для официальных делегаций, общежитий — для местных специалистов, баров — для всех.
Еще около 300 человек живут в зоне просто так — это так называемые самоселы, люди, которые вернулись в свои родные дома после эвакуации. В основном старики и те, кто не нашел себя на "большой земле". Радиации они не боятся. К ней здесь вообще относятся философски: "Сколько лет уже прожили, и ничего…".
"А вообще-то Зона не спрашивает, плохой ты или хороший, и спасибо тебе, выходит, Слизняк: дурак ты был, даже имени настоящего твоего никто не помнит, а умным людям показал, куда ступать нельзя…, — вспоминаю Стругацких. —…Вторая заповедь сталкера: либо справа, либо слева все должно быть чисто на сто шагов."
…Дорога, по которой мы едем вглубь зоны, со всех сторон окружена лесом. Массивные деревья свисают над ней, закрывая небо. По пути встречается указатель "Чернобыльская пуща" и призыв не бросать окурки на землю. Лесные пожары здесь не редкость, и главная проблема в том, что вместе с дымом в воздух поднимаются радиоактивные частицы, которые ветер потом разносит на огромные расстояния.
"По сути, пребывание в зоне не опаснее, чем полет на самолете через Атлантику. Главное — не подцепить радиоактивную частицу. Сделать это можно, например, в лесу: если пойдете гулять и наступите в радиоактивную лужу. Таких мест в зоне очень много, поэтому лучше ходить по асфальтированным дорогам и тротуарам. Они точно дезактивированы", — предупреждает Василий.
"Вот здесь была деревня. Теперь нет. Бульдозерами все снесли после аварии. И, кстати, вон там вдалеке тоже люди жили до 1986 года. С тех пор не живут", — он показывает в направлении чащи, где сквозь деревья просматриваются блочные дома с выбитыми окнами.
Он мало говорит о себе, много о зоне. Кажется, для него это важно. Может быть, это что-то вроде психотренинга — рассказывая очередным посетителям о чернобыльской катастрофе он, как мне показалось, прежде всего делает это для себя.
Комары и волки
Никакой радиации не ощущается, то, что ее уровень превышен по сравнению с допустимой нормой в десятки раз, понимаешь, только глядя на счетчик Гейгера. Никакого покалывания языка, как гласят легенды, не чувствуется.
"Я тоже думал, когда прибыл в Чернобыль, что почувствую разницу. Не может же быть так — твой организм подвергается излучению, по сути разрушению, а ты ни сном, ни духом", — рассказывал мой знакомый, участвовавший в ликвидации последствий аварии.
"Затем я стал присматриваться к растениям, животным и тоже ничего особенного не заметил. Никаких мутаций. Все было, как и везде", — вспоминает он.
Наш проводник Василий к легендам о мутантах относится с иронией. Сам он их не встречал, да и не уверен, что они здесь есть. "Рыбы как рыбы. Звери как звери. Только в пищу их употреблять нельзя — зараженные", — говорит он.
Заражены не только животные, но и леса, оставшиеся здания, оставленная ликвидаторами техника — огромное кладбище автотранспорта, бульдозеров и вертолетов. В 90-е "охотники за металлом" пытались вывезти их за пределы зоны. Многим это удалось, и радиоактивный металл разошелся по миру.
Впрочем, в основном брошенная техника по-прежнему стоит на вечной стоянке в зоне.
"Вон и гараж виден: длинная серая кишка, ворота нараспашку, а на асфальтовой площадке грузовики стоят. Тринадцать лет стоят, и ничего им не делается, — описывали свою выдуманную Зону братья Стругацкие. — Упаси бог между двумя машинами сунуться, их надо стороной обходить… Там одна трещина есть в асфальте, если только с тех пор колючкой не заросла… <…> С Зоной ведь так: с хабаром вернулся — чудо, живой вернулся — удача, патрульная пуля — везенье, а все остальное — судьба…".
В поселке Будаваровичи стоит памятник советским солдатам и несколько заброшенных зданий, утопающих в лесу. Зловеще выглядит бывший Дом культуры. Заброшенный, одинокий и очень зараженный. Больше здесь ничего нет — только комары. Жадные до свежей крови: людей здесь немного, поэтому бросаются на всех, кто есть.
Василий комаров не боится, а вот наш водитель заметно нервничает: "Не открывайте дверь машины, покусают еще — заболеем…", — в зоне он, как и мы, впервые, писк дозиметра его нервирует, а летающие вокруг насекомые внушают ужас.
Интересно, что до катастрофы местная фауна была представлена куда менее богато — сказывалось присутствие людей. В последние же десятилетия дикая природа шаг за шагом отвоевывала у человека эти земли. Даже в Припяти, городе-призраке с мертвым колесом обозрения в центре, можно встретить волков, а иногда и медведей. Так что место это опасно для туристов не только радиацией, но и возможностью столкновения с хищниками.
Зона отчуждения занимает 4 тысячи квадратных километров на территории Украины, Белоруссии и России, в ней зафиксировано 100 видов растений и животных, находящихся под угрозой исчезновения и занесенных в список Международного союза охраны природы и природных ресурсов. Около 40 из них, включая некоторые виды волков и медведей, до катастрофы не жили в этих местах.
Чернобыльское цунами
Чернобыльскую АЭС я раньше видел на фотографиях, поэтому узнал ее сразу, как только она появилась на горизонте. Зрелище, завораживающее не столько визуально, сколько ассоциативно. Нечто подобное чувствуешь, когда видишь человека, примелькавшегося по телевизору. Лицо знакомое, а в жизни и ростом меньше, и вообще как-то неприметен — но ведь это же он, тот самый!
ЧАЭС кажется совсем небольшой. Ничего выдающегося, если "выключить" осознание последствий катастрофы. А через призму трагедии на станцию смотришь совсем иначе: сразу осознаешь величие, масштаб и безумие человеческой мысли, воплощенные в этом сооружении.
Эта картинка завораживает, как, наверное, завораживает цунами, которое несется на тебя. Страх и восхищение сливаются в одно "суперчувство", от которого захватывает дух. Ты понимаешь, что обречен, но не можешь оторваться. А может быть, даже и не хочешь этого.
Все эти переживания, безусловно, субъективны — кто-то смотрит на станцию равнодушно, кто-то пытается побыстрее уехать подальше отсюда, бывали случаи, когда у людей начиналась истерика. У меня лично было абсолютно сюрреалистическое ощущение — ты как бы смотришь и на себя, и на станцию со стороны. Как при замедленной съемке.
Особенно мне запомнилась женщина, подстригающая кусты у забора. Она делала это с философским спокойствием, не торопясь, очень ответственно. У нее не было защитного костюма или даже респиратора.
Василий говорит, что в этом нет необходимости. В Чернобыле живут несколько сотен специалистов, которые обслуживают разрушенную станцию. Они меняются раз в две недели — это безопасный промежуток, организм не успевает накапливать много радиации.
А вот к самоселам наш проводник относится с сочувствием. Это местные жители, которые были эвакуированы из Чернобыля в первые месяцы после катастрофы, а потом, несмотря на запрет, вернулись в родные дома. В основном старики. Живут бедно, радиации не бояться.
"А куда им идти? Кому они нужны? Вот и доживают здесь свой век…", — вздыхает он.
Среди самоселов встречались и молодые пары. Одно время были даже с детьми, но потом все-таки решили, что это слишком большой риск и покинули пределы опасной территории. Сейчас, по официальным данным, детей в зоне нет; впрочем, зараженная территория очень велика, поэтому полностью исключать эту возможность нельзя.
Заложники зоны отчуждения
В классическом понимании стокгольмский синдром — это привязанность, которая возникает у заложника к террористу. В Чернобыле же понимаешь, что нечто подобное ощущают люди, пережившие чернобыльскую катастрофу, по отношению к радиации. Многим катастрофа подарила новый смысл жизни. Те же самоселы, живущие в зоне с риском для собственного здоровья, давно адаптировались к этим условиям. Радиация дала им возможность жить так, как они хотят, возможно, даже сделала их свободнее. Станция стала одной из значительных частей их жизни — это уникальный психологический парадокс.
Во всяком случае, при общении с теми людьми, которых я встречал в зоне отчуждения, у меня складывалось ощущение, что о разрушенной станции они говорят почти с восхищением. Даже Василий не скрывал, что к этому месту относится с любовью, хотя и имеет массу причин его ненавидеть.
Сегодня зона отчуждения — место, весьма популярное у туристов. Группы к станции возят почти ежедневно. Это официально, безопасно и недорого. Экстремалов же привлекают нелегальные проводники, так называемые сталкеры (слово, пришедшее как раз из "Пикника на обочине"). Они водят тайными тропами, оригинальными маршрутами — это неофициально, опасно и дорого.
В любом случае, зона живет полноценной жизнью — не такой, как остальной мир, но вполне активной. Когда я вернулся из командировки оттуда, то был слегка подавлен. Мне казалось, что это место, где проводилась репетиция апокалипсиса. Но спустя какое-то время я пришел к мысли, что эта трагедия показала, какой силой обладает человек даже в сравнении с вышедшей из-под контроля атомной энергией.
"Вы спросите меня: чем велик человек? <…> Что создал вторую природу? Что привел в движение силы, почти космические? Что в ничтожные сроки завладел планетой и прорубил окно во Вселенную? Нет! Тем, что, несмотря на все это, уцелел и намерен уцелеть и далее!". Аркадий и Борис Стругацкие, "Пикник на обочине".
