РИГА, 1 апр — Sputnik. Разговор об отношениях с нашими соседями на западе и юго-западе, вновь оказавшимися после 1991 года в положении лимитрофов в большинстве случаев выходит на фактор транзита через их территории российских экспортных грузов, прежде всего углеводородов.
Сегодня этот вопрос наиболее остро стоит применительно к газу в отношениях с Украиной. Далеко идущие последствия будет иметь то, как в итоге будет проложен южный маршрут поставок газа в Европу. На балтийском направлении внимание привлечено к строительству "Северного потока-2". Что же касается экспорта нефти и нефтепродуктов, то здесь Россия уверенно опирается на свои собственные портовые возможности в Финском заливе.
Так, однако, было не всегда, и в современном международном контексте уместно будет вспомнить, как была сломана монополия прибалтов, тогда еще только будущих натовцев, на российский нефтяной транзит через Балтийское море.
Как затягивали строительство российских портов
По положению на середину 1990-х годов, четыре российских порта на Балтике — Калининград, Санкт-Петербург, Выборг и Высоцк – могли пропустить только четверть из того объема экспортных грузов, который шел в этом направлении. Общий дефицит портовых мощностей на Балтике составлял для России порядка 100 млн тонн, а прибалты зарабатывали на обслуживании российских транзитных грузов до 1 млрд американских долларов в год.
Особенно сильно транзитная монополия прибалтов ощущалась в транзите нефти, причем главенствующее положение здесь занимала Латвия, поскольку именно в латвийский порт Вентспилс был еще в советское время проложен единственный в этом регионе трубопровод. В общей сложности через латвийские порты в тот период транспортировалось более 30 млн тонн нефти и нефтепродуктов ежегодно, и латыши твердо рассчитывали этот объем как минимум удвоить.
В апреле 1993 года было выпущено распоряжение Совета Министров Российской Федерации по вопросу о строительстве новых российских портов в Финском заливе, но оно так и осталось мертвой бумагой. Чувствовалось, что работа в этом направлении намеренно тормозится. Не произошло особых изменений и после того, как в 1997 году стараниями сил, заинтересованных в укреплении транзитной независимости России, удалось инициировать соответствующий указ президента Ельцина и новое постановление правительства России.
Из контактов со сведущими людьми в Риге, где я в тот момент работал советником-посланником, то есть заместителем посла, стало ясно, что латвийские транзитчики предпринимают сверхусилия для того, чтобы эти документы также оказались в долгом ящике. Параллельно они сами и их доверенные люди в Москве активно работали в пользу принятия решения о строительстве второй нитки нефтепровода в направлении латвийского порта Вентспилс.
Один из латвийских олигархов в беседе с российским послом Александром Удальцовым тогда прямо заявил, что абсолютно уверен в успехе предпринимаемых им в России лоббистских усилий. Другими словами, что строительство Приморска будет отложено, а новый российский нефтепровод пойдет не в направлении побережья Финского залива, а вновь на Полоцк и Вентспилс.
В МИДе в это время уже находился Евгений Примаков, советником президента по внешней политике был Сергей Приходько, выходец из Второго европейского департамента МИД, работавший в свое время под началом Удальцова. Эти сильные политические фигуры действовали в унисон, но читатель, думаю, понимает, что в те годы одного этого было недостаточно, чтобы лишь в силу аргумента о необходимости укрепления внешнеэкономической безопасности России лишить российских торговцев нефтью возможности направлять ее по уже обкатанному маршруту и, не предпринимая особых усилий, наращивать его перевалочные возможности.
Ситуация была сложная. С одной стороны, нам было известно, что на российском нефтяном транзите через соответствующие латвийские фирмы "кормились" откровенно русофобские, антироссийские силы. С другой стороны, многие в России этого как бы не замечали.
Улучшение отношений на фоне дискриминации "неграждан"
В Москве была еще сильна инерция внешней политики 1990-х годов. Ее суть в отношениях с соседями, бывшими республиками СССР, сводилась к тому, что главной задачей является просто улучшение отношений с ними всеми возможными способами.
Заметьте, не защита наших интересов, не пресечение попыток работать против этих интересов, не создание стратегических рычагов влияний на их руководство и общественность и прочее, а просто "улучшение отношений". Мол, будут хорошими отношения, им не захочется их терять, а Запад нас за миролюбие и открытость похвалит.
Этот подход самым активным образом эксплуатировался и делегированными на переговоры с нами "умеренными" латвийскими политиками, настаивавшими на наращивании нами транзита и торгового сотрудничества в ответ на обещания, что бизнес якобы сможет повлиять на внутриполитический расклад и в будущем подход к России и русским станет более конструктивным.
Преодолеть эту логику было непросто, но в отношении Латвии она была тогда на некоторое время сломана, и помощниками в этом деле стали сами латыши.
Именно в 1997 – 1999 годах латвийские власти предприняли наиболее жесткие меры по усилению дискриминации латвийской русской общины. Навязывание государственного языка национальным меньшинствам приобрело тотальный характер. Использование русского языка все более ограничивалось. Началась практическая ликвидация русского образования.
Более широкий и изощренный характер приобрело притеснение, особенно в области права на труд, так называемых неграждан, то есть людей, волюнтаристски лишенных гражданства в 1992 году.
В эти же годы был активизирован курс на ревизию содержания и итогов Второй мировой войны. Нагнетание ненависти к ветеранам Великой Отечественной войны и военной службы в СССР, вообще ко всем, кто в прошлом трудился на благо СССР, вылилось тогда даже в избиение полицией стариков, собравшихся весной 1998 года в Риге на демонстрацию в защиту своих прав.
"Отличилась" Рига в эти годы и во внешнеполитическом контексте. В 1997 году вместе со своими соседями Латвия с вызовом отклонила предложение России о предоставлении гарантий безопасности. Были сделаны и другие шаги в пику российской линии на сдерживание продвижения НАТО на восток.
Более значимым, однако, в контексте вопроса о транзите стало другое их решение: в 1999 году Латвия, Литва и Эстония в числе первых присоединились к нефтяному эмбарго ЕС в отношении Югославии, установленному в нарушение Устава ООН. Тем самым нам было показано, что впредь в критических ситуациях конечные пункты российского нефтеэкспорта через их территории будет выбирать ЕС, вернее – США, а не сама Россия.
Надо, однако, честно сказать, что все эти проявления откровенно враждебной России и русским политики могли и не переполнить тогда чашу терпения Москвы. Характерен в этом плане пример Эстонии, чьи лоббисты при схожей с Латвией внутренней и внешней политике действовали в Москве более удачно.
Именно поэтому, когда в 2006 году в центре Таллина был демонтирован монумент Воину-освободителю, осуществлена противоправная эксгумация останков солдат Красной армии, из уст эстонского премьера прозвучали оскорбления в их адрес, а демонстрация протеста наших соотечественников была жестоко разогнана, причем один из них убит, сразу отреагировать Москва не решилась.
Наш транзит через эстонские порты в тот год продолжил свой рост и составил 49,8 млн тонн грузов, а российский посол буквально через пару месяцев после этого события принял эстонскую правительственную награду.
В случае же с Латвией в конце 1990-х годов звезды сошлись правильно: все выше перечисленные обстоятельства были соответствующим образом восприняты в Москве. Был, конечно, учтен и еще один значимый фактор, который, как считали латыши по опыту 1990-х годов, учитываться в России не должен: то, что деньги за перевалку нефти в портах пойдут в российский бюджет, что эти капиталовложения будут создавать рабочие места в России, а не в стране-члене НАТО и ЕС.
"Вяжите носки и не бейтесь за транзит нефти"
Подготовка к созданию Балтийской трубопроводной системы была ускорена, и 31 марта 2000 года в основание этой стройки в ныне успешно действующем нефтеналивном порту Приморск был заложен памятный камень.
Объем перевалки нефти в нем – той нефти, на которую рассчитывали латыши, — стал расти в геометрической прогрессии, к 2007 году он составил 74 млн тонн, и это свело на нет все последующие лоббистские старания Риги и Вентспилса в пользу латвийского маршрута.
Возникшая в конце 1990-х динамика переориентации нашего транзита на свои порты дала себя знать и на эстонском направлении: в 2007 году начались, наконец, основные строительные работы в порту Усть-Луга, на который сегодня, после его ввода в эксплуатацию в 2012 году, выходит БТС-2 (пропускная способность в 2015 году — 50 млн тонн), а также значительная часть российского угольного транзита, проходившего ранее через Эстонию.
"Вяжите носки, производите трикотаж и не бейтесь за транзит нефти", — сказал после вступления в строй 1-й очереди проекта БТС-1 в интервью латвийской газете "Телеграф" вице-президент "Транснефти" Сергей Григорьев. Перспектива была им просчитана верно как с точки зрения расширения отечественных транзитных возможностей на Балтике, так и с точки зрения неспособности латышей оценить губительные для себя последствия проведения враждебной России политики.
В 2014 году в связи с присоединением прибалтов к введенным ЕС мерам экономического давления на нашу страну "Транснефть" и крупнейшие российские нефтяные компании решили окончательно перенаправить российскую нефть и нефтепродукты из портов Латвии, Литвы и Эстонии в отечественные порты.
Понятно, что в Латвии не только вяжут носки и производят трикотаж, да и транзит, в том числе российский, через ее порты все еще идет. И пусть себе идет в той части, в которой это выгодно нашей стране.
А вот то, что натовская техника, которой сегодня нашпигована латвийская территория, дефилирует не вдоль второй ветки российского нефтепровода и что оплачивается её пребывание на латвийской территории не за счет российского нефтетранзита, это очень хорошо. А мне, как участнику тех событий, это вдвойне приятно.
